Темная сторона материи. Дирак. Антивещество - [16]
«Когда я читал работу Ферми, я не смог оценить должным образом ее значение в связи с основными проблемами квантовой механики, которые меня интересовали. Во время написания собственной статьи об ассиметричных волновых функциях я просто забыл о его работе».
На рисунке изображено поведение бозонов (слева) и фермионов (справа). Все бозоны (целый спин) стремятся занять состояние минимальной энергии. Фермионы (полуцелый спин) подчиняются принципу запрета Паули и не могут занимать состояния, имеющие те же квантовые числа.
Снова другой физик опередил Дирака в решении научной проблемы. Однако, как и в прошлый раз, ученый не огорчился, а его работа, несмотря ни на что, была хорошо принята в научном сообществе. С тех пор статистика, применяемая к системам таких частиц, как электроны, называется «статистикой Ферми — Дирака». Позднее, в 1947 году, Дирак ввел понятия «фермионов» и «бозонов» для частиц, которые подчинялись правилам статистики Ферми — Дирака и Бозе — Эйнштейна (см. рисунок на предыдущей странице).
Хотя работа Дирака и была принята с большим интересом, кое-кто из физиков счел ее слишком сложной для понимания, как многие его прошлые и будущие статьи. Шрёдингер смиренно, но не без иронии заметил Бору:
«Я нашел работу Дирака очень важной, хотя многие места не понял. [...] У Дирака оригинальный и подходящий ему способ мыслить, который — по той же самой причине — наверняка приведет его к самым важным и неожиданным результатам, пусть даже они останутся непонятными для нас. Дирак не имеет представления о том, насколько сложно обыкновенным людям воспринимать его работы».
В сентябре 1926 года Дирак решил дополнить свое научное образование годовой стажировкой в университете Геттингена, где родилась квантовая механика. Однако, по совету Фаулера, он отправился сначала на пять месяцев в Копенгаген. В датской столице Дирак оказался рядом с самыми блестящими физиками того времени: Бором, Гейзенбергом, Клейном, Эренфестом, Паули и другими. Бор не сыграл решающей роли в развитии квантовой теории, но имел большое влияние в этой области физики. В Копенгагене его институт был одним из центров новой теории, местом встреч ученых, обсуждений и сотрудничества. Таким являлся метод работы Бора, заключавшийся в бесконечных дискуссиях и доказательствах, которые доводили до изнеможения его коллег — как случилось со Шрёдингером через несколько недель после приезда Дирака. Нет никаких сомнений в том, что новая рабочая обстановка, создающая контраст с жесткой системой Кембриджа, оказала влияние на Дирака. Несколькими годами позже он вспоминал:
«Бор, кажется, был самым глубоким мыслителем из всех, кого я когда-либо встречал. [...] В то время мы вместе осуществляли долгие прогулки и бесконечно разговаривали. Хотя я должен признать, что в основном говорил Бор».
Несмотря на живую атмосферу Копенгагена, Дирак не изменил своим привычкам. Он продолжал работать в одиночестве и держался в стороне от постоянных обсуждений, происходивших в институте. Его повседневная жизнь заключалась в работе с понедельника по субботу в библиотеке и привычных загородных прогулках по воскресеньям. Свидетельства студентов того времени хорошо описывают характер и рабочие привычки физика:
«Дирак всегда казался нам таинственным. Он часто сидел один в самом отдаленном углу библиотеки, в самой неудобной позе, полностью погруженный в свои мысли. [...] Он мог провести весь день в одной позе, за один присест написать целую статью, ни разу не оторвав глаз от своего документа».
Дирак с самого начала не выказывал особого желания к возможной совместной работе с коллегами, в частности с Бором. Если он участвовал в семинарах и конференциях, организованных в институте, то лишь в качестве простого слушателя. В то время оживленные дискуссии об основах квантовой механики и вытекавшие из них гносеологические споры не представляли большого значения в его глазах; математическая формулировка теории казалась Дираку более важной. Его подход к физике не мог быть еще более отличным от подхода Бора. Дирак считал, что Бор излишне озабочен размышлениями, которые невозможно было ясно сформулировать; он блуждал вокруг одного и того же вопроса и не приходил ни к какому выводу.
Портрет Поля Дирака (вверху) и Нильса Бора. Они много общались во время пребывания Дирака в Копенгагене.
Поль Дирак (слева) с физиками Вольфгангом Паули (в центре) и Рудольфом Пайерлсом в университете Бирмингема.
По мнению Дирака, математическая формулировка была единственным способом точно определить физические понятия.
Различие взглядов Бора и Дирака ясно демонстрирует один дошедший до нас анекдот. Завершив исследование, Бор имел привычку диктовать своим молодым помощникам полученные результаты, что было настоящим кошмаром, поскольку ученый бесконечно менял аргументы и никогда не был удовлетворен способом изложения. Вскоре после приезда в Копенгаген Дираку выпала «честь» помогать блестящему Бору в работе над его новой статьей. Через несколько минут после начала «диктовки» Дирак пришел к выводу, что у него есть более полезные занятия, нежели бесконечное переписывание одной и той же фразы в ожидании того, когда Бор решит, является ли формулировка достаточно точной. Единственное замечание, сделанное Дираком, было кратким и ясным: «В школе меня учили, что нельзя начинать фразу, если не знаешь, как ее закончить». Так он дал понять Бору, что тому нужно найти другого помощника.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.