Темная сторона дороги - [46]

– …ты падаешь прости это не смерть ты падаешь нет дна плоть тает ты падаешь ты падаешь… – слова, раскатистые, глухие, доносились прямо оттуда, из груди этого силуэта. Но постепенно голос становился вкрадчивее и тише, и в какой-то момент Илья понял, что уже не видит сквозь тень. Перед ним сидел Сергей Саныч, он хмурился и разливал что-то в стаканы из небольшой бутылки.

– На-ка вот коньячку, малой. Ты чего-то совсем потерялся, – сосед звякнул подстаканником перед Ильей.

– Я падаю, – с запинкой пробормотал тот.

– Ты это брось, малой. Давай тут без обмороков. Будешь коньяк-то? – Он взял свой стакан и поднял над столом. Помедлив, Илья последовал его примеру, они чокнулись и выпили.

– Крыша едет, извините, – сказал Илья.

– Да у кого она не едет? Такая жизнь сейчас. А уж у вас, у молодежи! Никакого отдыха голове.

– Да, надо просто побольше спать, – Илья усмехнулся. – А может, это мне все снится.

– Эх, если бы. Это не сон, малой. И не смерть.

– Что? – Илья уставился на соседа, округлив глаза.

– Да ничего, ерунда всякая лезет в голову. В поезде чувствуешь все по-другому.

– Это точно, выпадаешь из реальности.

– Из реальности? Э, нет, это все она и есть. Мир, он, знаешь ли, большой. Огромный такой, бесконечный торт, и много-много слоев. А вы ползаете по своему слою и не хотите ничего замечать, кроме него. А там еще много чего хорошего есть. Если копать наверх. Ну и плохого, если вниз.

В этот миг в окно с внешней стороны шлепнула рука. Илья подскочил. С гулким ударом рядом с одной ладонью к стеклу прилипла еще одна, обе левые.

– Ты прости меня, – голос Сергея Саныча уходил куда-то вглубь. – Это из-за меня ты это все видишь.

– Как это? Это глюки? Наркота? – Илья понял, что задыхается, тяжело сглотнул. – Я отравился?

Краем глаза он заметил движение справа внизу, по проходу ползли руки, невозможно длинные, суставчатые, они вылезали из-под коек, перемещаясь слабыми неловкими рывками, будто полупарализованные, больные. Бледные, холодные, да, наверняка, холодные, жесткие, страшные. Илью схватили за ногу.

– Тихо-тихо. Не смотри, – сказал эмбрион в груди Сергея Саныча.

– Почему я падаю?

– Мы все падаем, все, кто в поезде, просто ты это видишь, а другие нет.

– Почему? – взмолился Илья, его трясло от омерзения и ужаса. Руки держали его за ноги и карабкались вверх по штанам.

– Прости. Ну это потому, что я к тебе подсел, зацепил тебя случайно. Кто же знал, что ты такой чувствительный? Ну, полегче?

Илья понял, что его никто не держит. Никаких рук не было. Вагон спал. Илья протяжно выдохнул, прогоняя дрожь из тела.

– Ну вот и молодец, – Сергей Саныч снова достал коньяк. – И давай еще по одной, закрепим.

– Я даже траву никогда не курил.

– Я тебе говорю, это не глюки никакие, просто ты увидел то, что не надо видеть.

– Блин! – Илья дернулся, заметив впереди в проходе проводника, на его лысом затылке блестел тусклый вагонный свет, шрам был закрыт.

– Лучше не смотри, – не оборачиваясь, сказал сосед. – Давай выпьем. Ты ведь теперь стал как я. Я тоже это вижу, но могу и не видеть, если не хочу.

Проводник стоял там, в начале вагона. Почти без движения. Только время от времени вздрагивал, как от щекотки.

– Почему поезд падает? – спросил Илья, глядя на эти едва заметные, но такие мерзкие судороги. Сергей Саныч громко вздохнул.

– Это тоже из-за меня. Тяжеловат я. Проваливаюсь, понимаешь? И когда чувствую, что скоро совсем капец будет, то сажусь в любой поезд и еду куда-нибудь одну ночь. А тут, я же говорю, свое волшебство, малой, люди тут связаны, и иногда получается о них опереться. Это как прыгать по дощечкам через лужу. Главное, вовремя соскочить.

– То есть потом все вернется? Дощечки же всплывают.

– Ну, поезд – это все-таки не дощечка. Он будет, как бы это сказать, колебаться, туда-сюда, будет выныривать иногда, но все реже, в разных временах, а может, и в разных местах.

– Типа как поезд-призрак?

– Ну да. Так они и появляются вообще-то. Столько легенд! Под Балаклавой видели, под Растенбургом, в Москве в метро свой есть. Короче, пролетают то тут, то там, а потом один туман, и ничего. Кто-то верит, кто-то нет! Уже не так интересно, когда все точно знаешь, да?

– И что теперь? Когда они проснутся? Они же поймут?

– Ничего они не поймут. Только мы с тобой можем все понять. А они нет, они и с поезда не могут сойти – все в одной связке. Зато мы с тобой можем. Перед самым рассветом, малой, мы с тобой соскочим где-нибудь, понял?

Илья услышал, как что-то зашуршало под его сиденьем. Хотел посмотреть, хоть и нельзя было, но оказалось, что ладони прилипли к столику. Он почувствовал в них слабую сосущую боль, и по столу побежали тонкие-тонкие ветвистые струйки крови, будто лопнувшие капилляры в глазу. Подстаканник вновь плавился, оседал, от него тоже разбегались тоненькие ручейки металла. Узоры смешивались. Вдалеке задергался проводник и неловко двинулся спиной вперед.

– Почему вы падаете? – спросил Илья, опустив глаза, глядя на витиеватые узоры металла и крови.

– Чего непонятного-то? Грешил много, а умирать не хочу.

– Ну ты и сука.

– Может быть, – произнес гулкий голос из глубины тени. Илья закрыл глаза, глубоко вдохнул и выдохнул. Шорохи под сиденьем прекратились, все было спокойно.