Темная сторона дороги - [41]

– Тааак, что за шум, а драки нет? – раздался грубый, охрипший от папирос голос.

Мы не поверили своим ушам. Помощь пришла откуда не ждали. По улице медленно, вразвалочку шел пузатый дядька, в мешковатых, испачканных машинным маслом штанах, и распахнутой телогрейке. Растоптанные кирзовые сапоги скребли щебенку, точно их хозяину было лень поднимать ноги. Лысина блестела на солнце, густые пшеничного цвета усы воинственно топорщились.

– Чего орем? – встав между нами и алыкелевскими, требовательно спросил дядька.

Те молчали. Молчали и мы с Алым. Дядька попеременно смотрел то на них, то на нас. Не дождавшись ответа, вынул из кармана смятую пачку «Беломора», вытряхнул папиросу и закурил, пряча в ладонях рвущуюся на волю улыбку.

– Вот чудеса, – изрек он, выпуская дым из ноздрей. – Так шумели, так орали! А теперь молчат, как партизаны… Че случилось-то, шкеты?

– А че они на наше место лезут? – обидчиво прогундел малек с игрушкой.

– Резонно, – кивнул дядька. – За такое и по шапке можно…

Толпа подростков обрадованно загудела, нестройно подавшись вперед.

– Ну и дрались бы, как нормальные пацаны, один на один, – скривился дядька. – А то налетели толпой, вояки, итить вашу мать.

Мальчишки враз стушевались, попрятали глаза. Патлатый даже покраснел. И только мелкий гаденыш никак не унимался:

– Пусть камни бросят, я им сам наваляю! – Он поднял руку, шумно вытирая набежавшие сопли. Зажатый в кулаке песец вяло трепыхнулся, и я, наконец, понял, что он живой. Пока еще живой. Перехватив зверька поудобнее, мелкий резким движением свернул ему шею. Измочаленная тушка обмякла в грязных детских пальцах. Дядька сплюнул, неодобрительно качая лысой головой.

– Валялку отрасти! – зло бросил он, щелчком отстрелив окурок. – Кошаков вон своих мучай, сопля зеленая. А ну марш отседа!

Поворчав для вида, мальчишки потопали прочь. Но не ушли совсем, а остановились шагах в тридцати. Настырные. Похоже, домой все же придется удирать. Но теперь у нас по крайней мере есть небольшая фора.

– Че, шкеты, приссали малеха? – добродушно усмехнулся наш спаситель.

– Ага, – выдохнул Алый, разжимая пальцы. С глухим стуком каменюка шлепнулась на землю. – Спасибо, дядь.

– Да ерунда, – отмахнулся тот. – Вы как домой-то добираться думаете? Они ж не отстанут.

Мы одновременно посмотрели в сторону алыкелевских. Я и Алый – с беспокойством, дядька – с каким-то плохо скрытым умилением. Собравшись в круг, пацаны о чем-то яростно спорили, бросая на нас злые взгляды. Патлатый, точно мельница, размахивал длинными руками. Крепыш Кеша лупил кулаком в раскрытую ладонь. Мелкий пакостник ожесточенно дергал песцовый хвост.

– Вот что, шкеты, – предложил дядька, – давайте так сделаем: скоро «парма» со сменой поедет, скажу мужикам, чтобы вас захватили. Катались на «парме»-то?

Он вновь улыбнулся и хитро подмигнул. От накатившего облегчения ватно обмякли напряженные ноги. Радуясь нежданному избавлению, я про себя дал зарок, что отныне никуда, никогда и ни за какие коврижки не сунусь больше с Алым.

– Давайте-ка присядьте пока где-нибудь. А я пойду, машину встречу…

Довольные, что все так благополучно разрешилось, мы с Алым дошли до ближайших бочек и уселись сверху, болтая ногами. Я развязал рюкзак, делясь с другом бутербродами и обжигающим сладким чаем. Растянув физиономию в фирменной идиотской улыбке, Алый показал пацанам кукиш. Те зароптали, но оскорбление проглотили.

– Дядь, – крикнул я в спину уходящему мужику, – дядь, а когда машина приедет?

Уже почти скрывшись за углом барака, он обернулся. Крепкая короткопалая пятерня неопределенно махнула в воздухе, сверкнув перстнями-наколками. Неаккуратные усы приподнялись, обнажая желтые от никотина зубы.

– Ближе к вечеру, как темнеть начнет. Подождите чутка, недолго осталось.

Дядька ушел, оставив после себя едкую папиросную вонь. Я кивнул – к вечеру, значит, к вечеру. Ну и что, что темнеть начнет. На «парме» до дому мигом доедем, предки и чухнуться не успеют. Тем более до вечера, похоже, действительно оставалось уже недолго. Тучи залепили солнце черной ватой, небо помрачнело. От безглазых бараков поползли синюшные, как дядькины татуировки, тени. Где-то в отдалении раздался смутно знакомый лязг, перешедший в ритмичное постукивание. Хриплый мужской голос проорал что-то призывное. От тундры потянуло болотной прохладой.

– Дядька комик, блин, – Алый хрюкнул и тут же затолкал в рот почти целый бутерброд. – Стемнеет, ага! До августа сидеть будем?

От этих слов я похолодел так, что зад примерз к бочке. За бараками гомонили мужские голоса, скрипел под сапогами гравий. Серега прихлебывал чай, улыбался и в упор не замечал надвигающейся темноты.

Темноты, которая плевать хотела на полярный день.

Стук и лязг прекратились. Я вдруг вспомнил, где слышал эти звуки. Так разговаривала дрезина, доставившая нас в это неприятное место. Кто-то приехал с другой стороны. Не на «парме». По рельсам давно заброшенной узкоколейки.

Я обернулся и заледенел окончательно. Поджидающие нас мальчишки растянулись цепочкой, отсекая путь домой. В сумерках глаза у них запали, превратившись в бездонные черные ямы. Мелкий гаденыш вынул из кармана складной нож и не спеша, со знанием дела вскрыл дохлому песцу живот. Сизые внутренности выпали наружу, свесившись до самой земли.