Темная полоса - [8]

Дольче посмотрел на Борянку. По идее, она должна была засмеяться, ляпнуть что-нибудь этакое, вредное. Но ее слова прозвучали отрезвляюще:

– У меня был ребенок. Он родился мертвый. Помните, я приезжала к вам из Оренбурга? Нам лет по девятнадцать было?

Мы помнили, только не знали.

– Давайте выпьем за наш Центр, – сказала Борянка. – Если бы не он, что бы сейчас делали?

И мы выпили за Центр.

Глава 11

Поздно вечером, когда я вернулась домой, Варька уже спала. Я пошла на кухню, налила себе заключительный в этот вечер бокал сухого красного вина и включила телевизор. Пришло время плохих мыслей.

Есть много способов скрыться от воспоминаний. Найти убежище, расслабиться, позвать на помощь близких людей. Это всегда помогает. Мое убежище – кухня, мое расслабление – вино, а близких я недавно видела.

И сейчас увижу снова, хотя бы одного из них.

Я забыла упомянуть, что мой бывший уже десять лет руководит самой крупной в городе теле– и радиовещательной компанией «ТВ-Гродин». Это, конечно, парадокс, но вот на работе его желейная структура как-то кристаллизуется, структурируется. Отзывы о нем такие, будто это отзывы вовсе не о нем: опытный руководитель, профессионал в своей области и т. д. и т. п.

Когда я сказала, что мы с ним за последние пятнадцать лет почти не виделись, под «почти» я подразумевала несколько деловых встреч, на которых было договорено, что алименты за все годы, в которые мы их не видели, Александр Петрович отдаст мне бартером. Это будут передачи с участием моего друга Дольче (Дмитрия Дольского), в которых он будет замухрышек нашего города превращать в королев нашего же болота.

Съемки будут проводиться в Центре, выходить – в прайм-тайм. То есть это будет самая лучшая реклама нашего с Дольче, Боряной и Соней бизнеса.

Понятия не имею, почему Саша согласился на это мое, мягко говоря, странное предложение, но уж так случилось – и слава богу.

С тех пор два раза в неделю – во вторник и в четверг – я любовалась на нашего красавчика Дольче. А выглядел он так, что просто сердце замирало: стройный, широкоплечий, с такой собственной особенной индивидуальной улыбочкой – то ли саркастической, то ли печальной…

И сегодня, во вторник (как мне казалось), я собиралась заняться тем же самым. На беду, я запуталась в днях недели. Вместо Дольче на экране моего телевизора появился человек, воспоминания о котором я и называю плохими мыслями. Потому что они пахнут болью, а на вкус – молотый имбирь и хина.

Можно было бы переключить канал, но я не смогла. Тем более что Шельдешов не случайно попал в новостную программу.

Место, где велась съемка, узнать было просто – картинная галерея имени Станислава Шельдешова – отца Жени. Станислав Шельдешов был самым-самым художником и скульптором нашей области, а также известной персоной в художественном мире всей огромной Советской страны. В конце девяностых он скоропостижно скончался от инфаркта.

О масштабе его творчества свидетельствовали почти все памятники в нашем городе – от бюста Менделеева в одноименном парке и до скульптуры «Пионер», украсившей сквер возле Дома пионеров на улице Клары Цеткин. Этот пионер, кстати, был вылитый Женька Шельдешов в возрасте десяти лет.

Но папина слава на карьере наследника отразилась не лучшим образом. Долгие годы Женя был только «сыном», а коллеги отказывались принимать Шельдешова-младшего как равного себе. Женьке пришлось добиваться признания тяжелым трудом.

А тем временем на экране моей плазмы мелькали, одна за другой, картины моего любимого художника. Немного дольше оператор задержал камеру на изрезанных полотнах. Сосредоточившись, я уловила обрывок комментария: «…Евгений Шельдешов представил свои работы. Из пятнадцати картин вандалы изрезали пять. Все эти картины были портретами его супруги – тоже известной художницы Инны Шельдешовой».

Интервью с Женей вела Алина Рытова, с которой мы так любезно расстались около пяти часов назад. Художник отвечал на ее вопросы, заикаясь больше обычного. Он заикался с детства, если переживал, а тут он явно переживал.

Женя мало изменился за последние восемь лет. Наверное, только чуть поседел и похудел, да резче стали вертикальные морщинки чуть выше переносицы. Он коротко подстригся и сильнее, чем раньше, сутулился.

У Дольче была такая манера: когда он рассказывал о ком-то, кого мы никогда не видели, он говорил: да это просто Роберт де Ниро, или Уиллем Дефо, или Кевин Спейси. И я подумала, что Женьку можно было бы сравнить с Робертом Редфордом. Правда, приходилось признать, что Редфорд был красивее примерно раза в два. Зато Женька обладал потрясающим обаянием самодостаточного, целеустремленного, немного замкнутого, но дружелюбного человека, который смотрит на жизнь как на цепь событий, приводящих к точке, где сбываются мечты.

Кстати, нам с девчонками Дольче тоже навешал ярлыков: я у него была Мерил Стрип, Борянка – Миллой Йовович, а Соня – Катрин Денёв. Такой он романтик.

Сколько сейчас лет Женьке? Да, как и Дольче, – тридцать девять. Но в отличие от Дольче Женька вряд ли проводил по два часа в фитнес-зале, правильно питался и загорал в солярии.

Снова показали изрезанные полотна. Картины были так хороши, что даже мне их было жаль. Хотя какое мне дело до портретов его супруги, «тоже известной художницы»? Тем более что моих портретов Женька не писал…