Тёмная ночь - [28]

И отсюда пойдет, по нарастающей. Лай в газетах сделается все громче, а ровно через два месяца, двадцать четвертого октября, Пастернаку присудят Нобелевскую премию. И качели Хрущева вдруг резко качнутся вниз.

А пока, врач читал и перечитывал:

…Я в гроб сойду, и в третий день восстану,

И, как справляют по реке плоты,

Ко мне на суд, как баржи каравана,

Столетья поплывут из темноты.

22

Высик тоже подскочил до рассвета, едва-едва на исходе ночи задремав. После разговора с Шалым он попробовал лечь спать, но сон ему привиделся — дикий, смурной, с которым надолго не заспишься.

Прежде всего, он Марию увидел. Она будто над землей скользила, такая же красивая и молодая, как одиннадцать лет назад, и только странная отрешенность ее взгляда была указанием на возраст — такой взгляд может быть только у людей, изрядно поживших, переживающих вторую, искусственную в чем-то, молодость, и эта искусственность ощутима.

— Я и сам… — сказал ей Высик. — Мне уже за сорок, понимаешь?

Она молча кивнула.

— Ты куда? — проговорил Высик. — Спешишь? Я пойду за тобой.

— Не ходи, — сказала она после паузы.

— Почему?

— Потому что я — твоя смерть.

Высик не растерялся и не испугался. Он ответил как-то очень спокойно и естественно:

— Как будто без тебя у меня есть жизнь. Нет жизни, понимаешь?

— Жизнь всегда есть, — возразила она. — И радоваться ты еще будешь.

Она продолжала двигаться, Высик шел рядом.

— Мне не тебя страшно, — сказал он. — Мне за тебя страшно.

Теперь она спросила:

— Почему?

— Потому что он где-то рядом. Этот бешеный убийца.

— Да, — отозвалась она. — Завтра он будет вот здесь.

Высик огляделся. Незаметно для него, они подошли к станции, к железнодорожным путям. Правее был переезд, от которого отходила дорога на «Красный химик», левее — пристанционная забегаловка и служебные строения. Дверь одной из подзобок была приоткрыта.

— Иди сюда, — Мария повлекла его за руку в эту дверь, и они будто провалились в золотистый полумрак, и Мария сразу сделалась серьезней и старше, и она обвила его шею руками, и так жадно впилась губами в его губы… В этом поцелуе исчезло время, все исчезло.

Не понять, сколько длился этот поцелуй — ту короткую вечность, ради которой можно любой другой вечностью поступиться. Высик обхватил Марию, изо всех сил прижимая к себе, боясь отпустить хоть на долю секунды… А она вдруг стала таять, уходить, и вот уже Высик беспомощно обнимает воздух, а Мария оказалась в зеркале, большом и запыленном, невесть откуда взявшемся в подзобке, Высик рукавом стер пыль с зеркала, и увидел, как там, в зазеркалье, Мария движется и уходит, и Высик ничего не мог сделать.

И ледяной сквознячок пробежал откуда-то, шевельнул его волосы. Высик оглянулся, потом опять повернулся к зеркалу, увидел лишь свое собственное отражение, пригладил волосы рукой. И тут его отражение начало мутнеть, расплываться, и вместо лица Высика возникло лицо Кирзача.

Кирзач и Высик со злобой глядели друг на друга.

И Высик проснулся.

Наскоро позавтракав, он первым делом прогулялся к Семенихину.

— Больше никаких вестей от Кирзача? — осведомился Высик.

— А?.. — Семенихин запнулся. Он, видно, хотел спросить: «А откуда вы знаете, что Кирзач голос подавал?» — потом сообразил, что к чему.

— Дурак ты, — сказал Высик. — Кирзач совсем спятил, он убивает всех, встречающихся на пути, в том числе и тех, кто ему приют дает. Он убил старого вора, держателя общака, и общак забрал, теперь весь блатной мир за ним охотится. Не дошло еще об этом до тебя, по блатной почте?

— Нет… — промямлил Семенихин. — Не дошло.

— Так теперь имей в виду. Твоя жизнь на волоске висит. И будет висеть на волоске до завтрашнего дня.

— Почему до завтрашнего?..

— Потому что завтра я с Кирзачом покончу. Не без твоей помощи.

— Но если он у меня появится…

— Да, тебе хана. Вот и сделай так, чтобы он появился в твое отсутствие. Ключи от дома ему оставь, где-нибудь под крылечком, ну, так, чтобы он догадался — или, может, насчет ключей у вас с давних времен условлено? — жратвы ему оставь, то да се…

— Но вы ж… Вы ж не в моем доме его убьете? Мне потом…

— За это не волнуйся. Все, что от тебя требуется: записку ему чиркнуть. Мол, дорогой Кирзач, должен уехать на три дня, но, зная, что в любой момент ты объявиться можешь, оставляю тебе дом в полном порядке. Только сиди тихо, будто в доме никого нет, вокруг так и рыскают, тебя вынюхивают, меня уже два раза трясли, не знаю ли я чего. И добавь: если без меня уходить из района вздумаешь, то держись дороги от железнодорожного переезда к «Красному химику». Там милиция меньше всего проверяет, считая, что по этой дороге тебе нет никакого смысла уходить. Приблизительно так. Ну, своим языком изложишь, с такими деталями, чтобы Кирзач все съел.

— Понимаю… — протянул Семенихин.

— Может, понимаешь. А может, нет. В общем, катай записку и смывайся куда-нибудь подальше. Родственников навестить, или, там… Или оставайся. Так и быть, за государственный счет похороним.

— Шуточки у вас…

— Это не шуточки. Это, Семенихин, горькая правда жизни.

Разделавшись с Семенихиным, Высик направился в отделение.

Там его настиг звонок от полковника Переводова.