Темная материя - [58]

— Хотите, чтобы я поведала вам о том, чего никто не знает? Пожалуйста, Ли. Почему бы нет? Вы же не собираетесь передать это полиции или еще кому? Это ведь как упражнение в доверии? Я знаю, как это работает. И не думаю, что вы осудите меня.

Незримый наблюдатель еще крепче сжал плечи Миноги; а я, лежа на скользких белых простынях, слишком напуганный, чтобы выключить торшер, закрыл глаза.

— Меня обвинять вы не станете, поскольку хотите понять, что я сделала, даже если вам не удастся влезть в мою шкуру. Я потеряла зрение примерно в том же возрасте, что и вы, чуть за тридцать. Вернее, не так чтобы просто потеряла. На меня напал и ослепил человек, с которым я только что порвала. Роберт не хотел, чтобы я смотрела на других мужчин, и сделал так, чтобы я никогда больше не видела. Я сдала его полиции, и выступала свидетелем на суде, и помахала ему ручкой, когда он отправился за решетку. Ему светило от пятнадцати до двадцати пяти, только вышел он через семь. И знаете, что сделал? Позвонил моей матери и сказал, что хочет извиниться передо мной и, мол, не будет ли она так добра сообщить ему номер моего телефона. Он заплатил свой долг обществу, он стал другим, теперь ему необходимо мое прощение. Она, как дура, дала ему номер.

Он звонит мне, спрашивает: можно подъехать? Нет, говорю. Конечно нельзя. У меня от тебя мурашки по всему телу. Он умоляет меня встретиться где угодно. Пожалуйста. Мол, хочу сказать только пару слов, и больше ты никогда меня не увидишь.

Хорошо, говорю, встретимся в кафе «Цветик», и объяснила, как туда ехать.

Я не сказала, что «Цветик» в полуквартале от моего дома. Я в основном только там и питаюсь, все там знают и меня, и мою историю. Пит, сын владельца, всегда с душой заботился обо мне, присматривал, чтоб все было в порядке. Знаете, мне было тридцать девять, тогда еще неплохо выглядела, как говорили, Питу двадцать восемь, и почему бы ему не увлечься женщиной постарше? В общем, когда он вел меня к столику, заметил, что я как будто немного напряжена, «Что-то не так?» — «В принципе, ничего особенного, говорю, хотя…» Я объяснила ситуацию, и он сказал, что глаз не спустит с моего столика.

Встреча проходила нормально. Голос Роберта звучал совсем не так, как я помнила, чуть ниже, мягче. Приятней. Это немного сбило меня с толку — я попыталась припомнить его лицо, но тщетно: какое-то розовое пятно. Он понимает, что совершил ужасное, понимает, что такое не прощается, но для него крайне важно, если я всего лишь скажу, что больше не ненавижу его. Это не так просто, ответила я.

Мы поговорили еще немного, и Роберт съел гамбургер и выпил чашку кофе, а я — салат из тунца и колу, и тут он говорит мне, как трудно найти работу, если ты бывший зэк, но у него есть неплохая зацепка. Его инспектор по надзору за условно-досрочно освобожденными очень рад за него. Это правда, что я работаю с… Ну, ты понимаешь. Да, говорю, работа моя связана с фондом, жизнью довольна, это больше похоже на борьбу, но я стараюсь не жаловаться, даже себе самой. Восхищаюсь, говорит, тобой. Слушай, говорю, очень мне нужно твое восхищение и твое уважение! Не заблуждайся на этот счет.

Роберт проглотил это или сделал вид. После этого все пошло удивительно хорошо. Он сказал, что нас с ним многое связывает, мы доставили друг другу неприятности, он понимает, что я была вынуждена обратиться в полицию, он понимает, что сам бы пошел и во всем признался, но ситуацию осложнили именно мои показания. Я с интересом слушала все это.

Я настояла, чтобы мы заплатили каждый за себя, после чего Роберт спросил, не буду ли я против, если он проводит меня до дому, только проводит. Прощальный жест, как он это назвал. Ладно, пойдем, ответила я, сделай свой жест. Если ты так этого хочешь. Дура я, дура. Между моим домом и «Цветиком» широкий пустырь, который опускается к большому оврагу, и когда мы прошли примерно половину пути, Роберт сказал, что хочет пойти в обход, и, прежде чем я успела ответить, старый добрый Роберт зажал мне рукой рот, другой обнял за талию и потащил на пустырь. Как я ни пыталась вырваться, ничего не выходило. Мерзавец поволок меня вниз, в овраг, швырнул на землю, прыгнул сверху и придавил руками к земле мои плечи. Я была уверена, что он собрался изнасиловать меня, и говорила все, что приходило в голову, но в основном умоляла не делать этого. Орать бесполезно, никто не услышит.

«Заткнись, — сказал он. — Не собирался я тебя насиловать. Просто хотел хорошенько напугать, чтоб знала, как я себя чувствовал почти каждый день все семь лет. Напуганным до смерти. Слепота не так плоха, как кое-что, приключившееся со мной. Я всего лишь сравнял счет. А теперь вставай и проваливай отсюда. Видеть тебя больше не хочу!»

Я села, и под рукой оказался камень — не знаю, откуда он там взялся. Он словно сам прыгнул в ладонь.

Призрак, маячивший позади Миноги, довольно хихикнул. Я видел упыря, обнимающего за плечи мою жену.

— ТЫ не хочешь больше видеть МЕНЯ?

И тогда, именно тогда, я почувствовала кого-то рядом, рассказывала Минога. Это был не тот призрак, присутствие которого ощущали остальные женщины. Это было что-то мерзкое, отталкивающее… То, что мы называем злом, потому что других слов подобрать не можем.