Темная материя - [43]

Он обернулся к ней:

— Я не представился? Правда?

Парджита впорхнула на рабочее место с грацией танцовщицы. И глянула на Гринграсса.

— Они поняли, кто вы, Чарли.

Я поймал себя на том, что начинаю фантазировать на предмет отношений молодой женщины и доктора Гринграсса, и приказал себе остановиться.

— Господа, прошу меня простить. Как напомнила мисс Парминдера, это для нас в самом деле волнующий момент. Очень скоро мы отправимся в отделение навестить Говарда, но сначала мне бы хотелось недолго побеседовать с вами у меня в кабинете. Вас устраивает такая программа?

— Вполне, — ответил я.

— Тогда прошу сюда.

Он повел нас обратно в широкий вестибюль со сверкающими стенами и черными дверями. Перед самым выходом из приемной я оглянулся и заметил, что Парджита смотрит нам вслед с каким-то непонятным выражением, а женщина рядом с ней изо всех сил старается сдержать смех. Я закрыл дверь и прибавил шагу.

— Парджита Парминдера? — спрашивал Олсон.

— Именно так.

— А откуда она?

— Прямо отсюда. Из Мэдисона.

— Я в смысле, кто ее предки? Кто она?

— То есть в этническом отношении? Ее отец индус, а мать, кажется, вьетнамка. В Висконсин они приехали в семидесятых и познакомились в аспирантуре.

В конце широкого коридора он открыл дверь с табличкой «Отделение психиатрии».

— Парминдеры жили со мной по соседству много лет. Когда мои дети были маленькими, мы частенько просили ее посидеть с ними. Замечательная девушка, очень общительная.

— А вторая женщина, с челочкой?

— О да, это моя жена, — сказал Гринграсс. — Она приходит всякий раз, когда бедняжка Миртл не может утром подняться с постели.

Он проводил нас в точно такую же, как приемная, комнату. За столом едва помещалась невероятно пышная женщина чуть за сорок, с ямочками на толстых щеках. Одета она была во что-то, по форме напоминающее вигвам, с рисунком из розовых роз, а когда она улыбалась, ямочки выглядели агрессивно.

— Я буду в кабинете, Генриетта. Пожалуйста, ни с кем меня не соединяйте.

— Хорошо, доктор. Это посетители к Говарду?

— Да.

— Мы так любим Говарда, — сказала Генриетта, ямочки сделались глубже. — Он для меня воплощение настоящего джентльмена.

— Вот как, — обронил я.

— Сюда, пожалуйста. — Гринграсс открыл дверь позади стола Генриетты.

Доктор жестом велел нам садиться в мягкие кресла возле овального деревянного столика, на котором точно посередине стояла вазочка с мятными леденцами. Сам же занял кресло-качалку по другую сторону стола.

— Ну что ж… — начал он. — Как вы видели, все в этом заведении глубоко привязаны к Говарду Блаю.

— По-видимому, так, — кивнул я.

— Он наш старейший пациент, не по возрасту — кое-кому у нас уже за восемьдесят, — но по длительности пребывания здесь. Он видел, как люди поступали и убывали; Говард был свидетелем многих-многих изменений в коллективе персонала, изменений в руководстве, а сам оставался все тем же милым, добрым парнем, с которым вы встретитесь сегодня.

Доктор посмотрел в потолок и сложил перед собой пальцы домиком, будто бы в молитве. Едва заметная натянутая улыбка тронула его губы.

— Было бы неправильно сказать, что все у него здесь протекало гладко. Да… Мы видели Говарда чрезвычайно напуганным. Два или три раза — крайне агрессивным. Особенно он боится собак. Можно было бы назвать это фобией. Кинофобией, чтобы быть точным. Не сказать, чтобы от формулировок был большой толк. К счастью, мы располагаем методиками лечения панических расстройств. Кинофобия у Говарда значительно ослабела за последние десять лет.

— Вы пускаете собак на территорию? — спросил я. — Они у вас бродят по палатам?

Доктор Гринграсс изучающе посмотрел на меня над кончиками переплетенных пальцев:

— Как и многие заведения такого типа, наше может гордиться блестящими результатами в анималотерапии. Да, в определенные часы собаки и кошки допускаются в определенные места. Анималотерапия, в сочетании с традиционными методами лечения, способна серьезно помочь людям преодолеть себя.

Он улыбнулся и покачал головой, признавая этот этап делом прошлым.

— Говард отказался от анималотерапии. Однажды, еще до моего назначения сюда, он набросился на санитара, который вел собаку в комнату отдыха. Сейчас собак туда не приводят, и Говард может находиться там, чувствуя себя в полной безопасности. Инциденты, правда, случались…

Доктор Гринграсс склонился над столом и понизил голос:

— Инциденты, в которых Говард оказывался в одном помещении с человеком и собакой. Винить там было некого. Просто вошел, скорее всего, с раскрытой книгой в руках, и — вот они, прямо перед ним. Мужчина, гладящий собаку. Результат? Дикий испуганный вопль и бегство в палату, где он закрывает дверь и ложится на кровать, его трясет. А пять или шесть лет назад его должны были выписать в интернат, но это привело его в такой ужас, что он отказался даже думать о том, чтобы когда-нибудь покинуть нашу больницу.

Во взгляде доктора появилась исключительно беспристрастная, чисто научная любознательность:

— Вы — первые его посетители за тридцать лет. Можете ли вы помочь объяснить то, что я рассказал вам? Или проще: что случилось с Говардом Блаем?

— Так сразу и не скажешь, — ответил Олсон, глянув на меня. — Мы, несколько человек, сотворили кое-что на лугу. Что-то вроде обряда. Церемонии. Во время которой все вдруг потемнело, смешалось, стало жутко. То, что Гути — Говард — увидел, страшно его напугало. Может, собака или что-то, похожее на собаку, атаковало мальчишку. Я был там, но не видел, как это произошло.