Темная материя - [109]

Ли Труа подошла и остановилась перед ним: голова поднята, не понять, то ли улыбается, то ли нет. Чуть помедлив, сказала:

— Да, я поняла. Здравствуй, Джейсон.

— Можешь по-прежнему звать меня Ботиком.

— Я тут говорила, что очень горжусь тобой. Хотя это немного странно, что ты свернул на прямую дорожку.

— Езда по кривым дорожкам утомила систему.

— Что ни говори, а я никогда не хожу по прямой.

Я обнял ее за плечи.

— И слава богу, это нам всем испортило бы жизнь. Но как по-твоему, может, пора начинать? Поскольку все собрались?

— Тогда за дело, — согласилась Минога.

— Итак, народ. Выпивка, кофе? Все что пожелаете, ребята. Давайте начинать. Милая, ты готова?

— Абсолютно, — ответила она. — Принесешь мне водички?

— Мне текилы со льдом.

— Кофе.

— Виноградный сок, пожалуйста, — попросил Гути.

Когда я вернулся с напитками, мы расселись в креслах и на диване лицом к Миноге. Она ждала, сохраняя видимость глубокого душевного спокойствия. Но поза, угол наклона головы и задумчивое выражение лица выдавали ее.

— Все готовы, — доложил я.

— Я знаю.

Она повела головой, как бы обводя нас взглядом, и я предположил, что она попросит не прерывать ее рассказа.

— И я готова.

Она всецело завладела нашим вниманием.

— Дон, Гути, Ботик и ты, Ли, пожалуйста, постарайтесь понять то, что сейчас здесь произойдет. Я собираюсь описать настолько детально, насколько смогу, что видела и чувствовала перед, в процессе и после церемонии Спенсера Мэллона на лугу. Что бы ни случилось, прошу меня не перебивать. Не делайте и не произносите ничего, что могло бы остановить мой рассказ. Я не шучу. Даже если вас что-то сильно встревожит или страшно возмутит, пожалуйста, приберегите эмоции и дайте мне продолжить. Я в силах сделать это лишь один раз и повторять не собираюсь, как не собираюсь объяснять то, чего никто объяснить не сможет, так что не просите меня даже пытаться. Вы поняли меня, ребята? Хорошо поняли?

— Поняли, — ответил я.

Остальные, будто эхо, подхватили.

— Тогда я начну.

Минога протянула руку за стаканом с водой и сомкнула вокруг него пальцы в чуть заметной попытке нащупать его. Сделав глоточек, удовлетворивший бы колибри, она опустила стакан точно на прежнее место. Сложив руки на коленях, она адресовала всем нам ободряющую улыбку.

— И начать я хочу там, где мы начали тот день, в кинотеатре. Помнит ли кто из вас причудливый комментарий Спенсера перед тем, как органист нырнул под сцену и стало гаснуть освещение, а занавес пошел в стороны? Бьюсь об заклад: не помнит никто.

— Можно нам ответить? — спросил Дон.

— В этот раз — да.

— Не помню ни единого слова, кроме того, что он обещал встретить нас на другой стороне улицы после сеанса. Но ты ведь не об этом?

— Нет, я о том, что он сказал о фильмах и зашифрованных сообщениях. Спенсер полагал, что определенные фильмы скрытно передавали информацию, которая предназначалась только для немногих, способных ее понимать. В то утро он хотел рассказать нам о тайне, скрытой в концовке «Шейн», одного из его любимых фильмов.

Жаворонок

Все, кроме Ли, рассказывала Минога, наверняка помнят, как Спенсер провел их вниз по проходу ко второму ряду, но кто знает, почему он сделал это? Экран излучал собственный свет, вот почему, и даже когда все остальное пространство кинозала утопало в полной темноте, первые три или четыре ряда освещались слабым серебристым свечением, напоминавшим лунное. Мэллон посадил их там, чтобы их было видно.

Годы спустя Минога думала: Мэллон хотел убедиться, что они будут придерживаться плана его игры. Он, образно говоря, прятал их в карман до нужного момента, чтобы потом достать и поставить на доску. Доказательств у Миноги не было, но ей показалось, будто их великолепный лидер дал пять баксов, чтобы быть уверенным: в течение двух сеансов они будут оставаться на своих местах.

Весь невидимый мир, думал Спенсер, прознал о его банде молодняка, и он хотел защитить их от обитателей этого мира до той поры, когда он обретет верное направление. А помимо этого у него было личное дело. Его, по общему мнению, подружка номер один, Мередит, страшно рассердилась из-за несправедливости, которую он допустил по отношению к ней, и он должен был помириться с ней самым лучшим ему известным способом — трахать ее до тех пор, пока у нее мозги не потекут из ушей. Простите мой французский, как говорят мальчишки. Именно так выражался Мэллон, когда речь заходила об этом. Простите мой французский, молодая леди. Из чего, интересно, были у нее уши? Из хрусталя?

Ли Труа понимала, что происходит, она же не была идиоткой. Ей это не нравилось — ей вся затея не нравилась, если хотите правду. Он поставил ее в неприятное положение, а изменить она ничего не могла. И что Мэллон задумал сообщить им — им всем, но главным образом ей, Миноге, — не помогло ни капельки. Он хотел что-то объяснить насчет смерти.

Так что смерть там присутствовала с самого начала, и Мэллон не скрывал этого. Только они думали, он говорил о смерти в контексте фильма, вестерна десятилетней давности, где играет паренек, очень похожий на Гути. Картину все видели по телевизору; они знали, о чем говорит Мэллон. Алан Лэдд, Ван Хефлин и Джин Артур, эта блондинка, которая снималась еще в миллионе фильмов. Джек Пэланс, абсолютно мерзкий тип. Человек приезжает в город, помогает фермеру, становится другом его семьи и простых жителей долины, которых притесняют богатые скотоводы. В итоге выясняется, что приезжий — знаменитый стрелок, и он устраивает настоящую битву со стрелком из вражеской команды. И выходит победителем, все опять хорошо, стрелок скачет вдаль навстречу закату. Только Мэллон перед тем, как удрал вгонять свою ненаглядную в хорошее настроение, сообщил им, что стрелок, Шейн, в конце фильма погибает.