Темная материя - [96]

— Раз уж вы постоянно сомневаетесь в моих намерениях, — говорит Шильф, — то просто загляните в мою голову.

Он потирает покрытый скудной растительностью череп, на котором спереди сидит неплотно прикрепленное к костной основе слоновье лицо.

— Посмотрите внимательно!

Указательный палец Шильфа поглаживает червячка, нежно касаясь подвернутой под себя головки. На самом сгибе Рита замечает пятнышко, величиной и формой похожее на птичье яйцо. Кончик пальца тычется в него несколько раз.

— Великий боже!

— Нет, — говорит Шильф. — Уж точно не он.

Комиссар Скура замерла и как завороженная глядит на пятно, не в силах отвести взгляд, как будто ей только что отключили связь между телом и мозгом. Она знает, что должна бы его обнять. Она бы и рада это сделать. Он мужественно улыбается — состарившийся ребенок, и Рита хочет обнять его и поддержать не для того, чтобы утешить, а потому, что она вдруг почувствовала себя такой одинокой, заброшенной, как будто вокруг остался мир, населенный одними манекенами, а он — единственный представитель вымирающего вида Живой Человек.

Но она ничего не может с собой поделать. Не знает, как приступиться к нужному движению, не может даже ответить улыбкой на улыбку, хотя глаза комиссара светятся теплотой.

— Сколько осталось? — спрашивает она наконец.

— Кто знает! Несколько недель.

Шильф забирает у нее результат магнитно-резонансной томографии и засовывает в стоящий под ногами портфель. Когда он распрямляется, то оказывается к ней спиной, как будто они пассажиры автобуса, сидящие в разных рядах. Рита видит перед собой голову с просвечивающей под редкими волосами кожей, кое-где покрытой чешуйками перхоти.

— Тяжелая артиллерия, да, Риточка? Верите теперь, что для меня это серьезно?

Рита кивает. Он, должно быть, расслышал. Его уши чуть-чуть приподнимаются от улыбки.

На дороге валяется раздавленный голубь; перья по краям расплющенного тельца трепещут в вихрях, поднимаемых проезжающими машинами. На светофоре загорается красный свет. Соблюдая правила, машины медленно подкатывают к запретительной черте у перехода и останавливаются на точно просчитанном расстоянии друг от друга. Какая-то женщина, проходя мимо, с любопытством заглядывает в полицейский автобус. На другой стороне улицы какой-то студент свистит, поспешно подзывая к себе спущенную с поводка собаку. Велосипедист съезжает с тротуара и второпях едва не натыкается на ребенка, тот роняет свое мороженое и поднимает крик.

— Если мы тут еще постоим, — говорит Шильф, — разразится гражданская война.

— А что если он сегодня ночью не явится? — спрашивает Рита.

— Человек чести всегда явится на дуэль.

— Откуда вам это знать?

Шильф оборачивается к ней профилем и, скосив глаза, смотрит на комиссара Скуру:

— Хотите, чтобы я еще раз вынул фотографию из портфеля?

Долго тянутся минуты, пока не открывается дверь спортивного магазина. У Шнурпфейля висят через локоть пестрые пластиковые пакеты. Себастьян машет рукой.

— Да, пока не забыл! — говорит Шильф. — Звонил начальник полицейского управления. Он велит мне немедленно возвращаться в Штутгарт.

Рита дергается и вытягивается, словно от удара электричеством.

— А медицинский-то скандал растворился в воздухе: фук — и нету! — говорит Шильф, подув себе на правую ладонь.

— Что вы сказали?

— Я говорю, что у меня мало времени.

Заметив, что Рита задышала так быстро, словно хочет сама себя обрушить, как перегревшийся компьютер, он еще раз оборачивается к ней.

— Начинающая медсестра-практикантка, — объясняет Шильф. — Вместо предписанного успокоительного она дала пациентам перед кардиологической операцией средство для разжижения крови. Эти маленькие таблетки с виду все выглядят одинаково. Дурацкая оплошность.

Комиссар Скура без сил откидывается на сиденье. Ну что такое пара зря потраченных недель! Что значат бессонные ночи, неприятные эпизоды в больнице, заброшенная кошка, несправедливые разносы от начальства! Кто оценит потраченные усилия, если от них нет пользы! Все это обозначается одной коротенькой фразой: не справилась с задачей! Едва Рите это подумалось, как ей тотчас же стало так хорошо, как будто ее объявили выздоровевшей и не пришлось делать операцию. Она летает как на крыльях! Еще немного — и она запоет. Расцеловать комиссара или свернуть ему шею!

Для долгих размышлений уже не остается времени. Шнурпфейль рывком открывает дверцу и вскакивает на водительское сиденье. Ожидая, когда через боковую дверь сядет Себастьян, который затем снова ставит себе на колени холодильную сумку, полицей-обермейстер неподвижно сидит, как школьник, наклонив голову и положив руки на руль.

— Волнуетесь перед началом? — спрашивает Шильф.

— С меня вроде бы уже хватило, — говорит Шнурпфейль.

Рита оделяет каждого из сидящих в машине задумчивым взглядом. Ей вдруг кажется, что она понимает, как чувствует себя Себастьян. И комиссар. Возможно, и Оскар. В конечном счете речь идет о том, чтобы встретить сокрушительное поражение не сгибаясь. Комиссар Скура быстрым движением протягивает руку и кладет ладонь полицей-обермейстеру на плечо.

— Шнурпфейль, — говорит она, — этим выездом руковожу я.