Темная материя - [47]

Рита Скура шагает широко, развевающийся подол цветастого платья — как хлопающий парус в бурю. На лестнице, ведущей на пешеходный мост, она обгоняет его и дожидается наверху; ей явно доставляет удовольствие посмотреть на него сверху вниз.

— Проспали поезд? — спрашивает она. — Никак было не встать?

— Тактика затягивания, — сипит первый гаупткомиссар криминальной полиции, задыхаясь на подъеме. — Чтобы растянуть ожидание приятной встречи.

Рита презрительно фыркает. Она целый час прождала на перроне, а ей, слава богу, некогда прохлаждаться. Когда Шильф одолел последнюю ступеньку, она впервые по-настоящему на него взглянула, чтобы рассмотреть. Ему никак не удается поймать ее взгляд, скользящий по его лицу, в ее чертах отпечаталось выражение подавленного гнева. Комиссар пытается понять, отчего она не выглядит миловидной, отчего в ее случае из всех наличных атрибутов женственности в сумме складывается не красавица, а всего лишь Рита Скура. На руках у нее выпукло проступают вены, своим рисунком напоминающие дельту Амазонки на сделанном со спутника снимке, но вряд ли в этом причина. Прицельным броском она закидывает в урну стаканчик из-под кофе и, зажав пальцами нос, энергично продувает себе уши. Как будто она сидит в падающем самолете, думает Шильф и вдруг чувствует, как его мозг от левого виска к уху разрывает глубокая трещина. Мы оба родились на свет больными рыбами, страдающими морской болезнью, думает комиссар, сам не зная, что может значить эта фраза, и хватается рукой за лестничные перила. От нахлынувшей боли он закрывает глаза. Сзади слышатся недовольные голоса прохожих, которые вынуждены его обходить, он видит ступню Риты, выскользнувшую из плоской летней туфли и шевелящую пальцами, чтобы поудобнее пристроиться в дырявом носке, между тем комиссар не мог ничего видеть, так как глаза у него закрыты, а туфли у Риты Скуры надеты на босу ногу.

Шильф с усилием широко открывает глаза и, уставясь на Риту, испуганно смотрит ей в лицо, потому что ее слова доходят до него с задержкой. Ее губы шевелятся, как у актрисы в плохо продублированном фильме.

— Можете не разыгрывать передо мной дряхлого старичка, — говорит ему Рита. — Я-то знаю, чего стоят эти штучки..

— Не сомневаюсь, — задыхаясь, хрипит в ответ комиссар.

Головная боль отпустила так же внезапно, как накатила. Комиссар отирает рукавом покрывшийся испариной лоб. Рита, насупившись, глядит на него, затем, не говоря ни слова, отворачивается и быстрым шагом, гребя руками по воздуху, устремляется вперед. Шильф с трудом поспевает за нею, стараясь не отставать. В вестибюле он упрямо останавливается, чтобы перекусить сэндвичем, сам не зная, поступил ли он так, потому что голоден или чтобы досадить коллеге, и замечает, что, оказывается, оба этих чувства на удивление схожи.

Положив локти на липкую поверхность высокого столика, они оба слушают тихое поскрипывание моцареллы на зубах жующего комиссара.

— Я тут, можно сказать, горю в аду, — произносит Рита с выражением, в котором смешано презрение и восхищение, — а вы сыр жуете.

Внезапно сквозь стеклянную дверь портала врывается ничем не предвещавшийся широкий луч солнечного света, превращая людей в черные бумажные силуэты. А Рита Скура, не обращая внимания на это библейское световое шоу, невозмутимо перечисляет по пальцам, из чего состоит ад.

— Медицинский скандал. Обезглавленный велосипедист. И вдобавок ко всему псих, заявляющий, что похитили его сына. В то время как сын ничего об этом не знает.

Шильф опускает руку с сэндвичем:

— Вот так?

Упавший кусочек помидора Рита подбирает со стола и сует себе в рот.

— Какая-нибудь семейная неурядица. Этот тип подает заявление о похищении сына, а едва мы установили прослушку, как мальчонка звонит домой из лагеря, и все у него в полном порядке.

— А отец?

— Всячески извиняется, забирает свое заявление и говорит, что не желает больше никаких расследований.

— Это не ему решать.

— Сама знаю. Но расследование все равно заглохнет. У нас столько дел поважнее этого.

— Это велосипедист-то? — говорит Шильф. — Пусть вас это не слишком волнует.

Она наставляет на него палец, нацелив его в лоб, как пистолет.

Прямо на птичье яйцо, подумал комиссар и ощутил в голове слабое постукивание.

— Перестаньте тут изображать супермена! — говорит Рита.

— Я только хотел вас успокоить.

— Так вот, если вы сами случайно не заметили, изучая документы: этот велосипедист был правой рукой главного врача Шлютера. Странное совпадение, не так ли?

Подавив зевок, комиссар отдает ей остатки своего сэндвича и вытирает руки бумажной салфеткой.

— Пресса, — продолжает Рита с набитым ртом, — нас прямо заездила. Народ не любит, чтобы высказывались подозрения против людей в белых халатах.

— И тут вы едете на вокзал и, не жалея времени, ждете целый час, чтобы лично встретить меня с поезда?

Рита засовывает в рот последний кусок сэндвича, преувеличенно старательно жует и не выражает протеста, когда Шильф достает из кармана пачку сигарет.

— Я хотела спокойно поговорить с вами наедине, — говорит Рита.

Учитывая ее обычную манеру, можно сказать, что она сильно сбавила тон.