Темная любовь - [85]

Мы с Марией были свободны. Мы познали себя. Но никто из нас не знал, насколько далеко готов зайти другой.

Вряд ли я тебя когда-нибудь пойму, сказала она, беря тяжелую кривую хирургическую иглу и прицепляя к ней тонкую полоску сыромятной кожи. Я тебе нужна, чтобы тебя третировать. В этом все дело. Ты хочешь, чтобы я тебя связывала, била, колотила, обижала. Для этого ты живешь. И мне не понять, что ты в этом находишь. Я ежусь от страха, если у меня порез или заусеница, а ты смотришь на раны как на дар Божий.

Это он и есть, ответил я.

Последние желания?

Я посмотрел на нее с жадной тоской, но сказать мне было нечего.

Она ткнула иглой мне в угол рта и стала сшивать губы. Закончив, она крепко затянула сыромятину. Пробежав руками по моей груди, она закрутила гвозди в сосках, будто хотела их вырвать.

Я попытался вскрикнуть, но мог только приглушенно мычать.

Видишь? сказала Мария. Теперь тебя никто не услышит. Кажется, мы готовы.

Она отвязала мне руки и ноги, и я лежал неподвижно, ожидая, когда восстановится кровообращение. Подготовка была закончена. Настало время главного события. Она дернула меня за поводок, заставив сесть, потом стащила с алтаря, заставив встать на ноги.

Идем, Гэри, сказала она. Наступает твое время. Время тебе откликнуться на зов судьбы.

Мария вывела меня из круга света лампы. Я был голый, татуированный, израненный гвоздями продукцией моего покойного деда, инструментами плотника, принятыми у Кающихся символами страдания Кристо. Резкий ветер с гор холодил тело и заставлял кусты шалфея танцевать в свете фонаря Марии. Земля под моими босыми ногами сохраняла еще тепло солнца. На небе было больше звезд, чем я в жизни видел, и они смотрели на нас с неба единственные наши свидетели.

Я тяжело дышал носом, сглатывая кровь: Язык ощупывал сыромятную нить, сшившую губы. Чувства мои обострились, но сам я был слаб, голова кружилась, колени подгибались. Кровь текла по внутренней поверхности бедер, капая на песок. Я шел за Марией вверх по холму, и глаза мои гипнотически были прикованы к лампе, а она качалась вперед-назад, как у железнодорожного кондуктора.

Мы нашли колодец, спрятанный под слоем хрупкой фанеры. Мария присела и отодвинула ее в сторону, потом посветила фонарем в глубину.

Здесь она умерла, сказала Мария. Иди посмотри. Не бойся.

Я сделал шажок к краю, и Мария подтолкнула меня чуть вперед. Я попытался разглядеть дно, но видел только земляные стены и зияющую черноту. Я покачнулся, будто падая, но Мария меня удержала.

Я тебя держу, Гэри, сказала она. Ты теперь мой.

Мария что-то достала из сумки и показала мне. Это был пикадор многохвостая плеть из кактусовых волокон, и на конце каждого хвоста закреплен зазубренный и острый кусок обсидиана. Она дала его мне и сжала мои руки на рукояти. Я знал, что с ним делать.

Она шла впереди, но оглядывалась через плечо, а мы шли процессией к старому калварио Кающихся, который стоял в темноте в сотне ярдов от морады.

Я шел, как я видал на фотографиях Кающихся: сгорбившись, подставив небу спину, заметая длинными волосами землю и тяжело опуская пикадор себе на спину. Каждый камешек обсидиана был маленькой бритвой, пускающей кровь. Мария счастливо мне улыбалась, оборачиваясь. Я повторял это снова и снова, по очереди через каждое плечо. С каждым ударом Мария пела "Отче наш" или "Аве Мария". Я не давал себе пощады один удар плети на каждом шаге, и пока мы дошли до креста, их вышла, наверное, сотня.

Моя спина превратилась в кровавую реку. Кающиеся шли не голыми, а одетыми в белые хлопковые бриджи, которые поглощали красный поток. У меня такого белья не было, и потому у меня ягодицы и почти все ноги промокли. Ветер холодил, будто я вылез из-под душа в холодную ночь.

Ты Кающийся, сказала Мария, хотя у настоящего Кающегося не было бы всех моих проколов на теле это был ее собственный фетиш, инспирированный Дональдом Фирном и собственным плодовитым воображением Марии.

Я свалился у ног Марии, но она подняла меня за поводок, чтобы я помог ей вытащить крест из дыры, где он стоял. Он был высотой девять или десять футов, сколочен из тех же крепких бревен, что дверь и алтарь в мораде, выветренных, посеребрившихся и потрескавшихся от бурь. Кто-то уже покопал вокруг, и я заметил рядом лопату и еще один мешок с инструментами. Сначала я испугался, что Мария решила позвать в нашу компанию кого-то неизвестного, но потом сообразил, что именно сюда она ходила, пока я спал когда она хотела, чтобы я поверил, будто она меня бросила. Она взялась с одной стороны, я с, другой, и вместе мы подняли массивный крест, и он опрокинулся, взметнув облако пыли, тут же развеянное ветром. У меня руки и ноги тряслись от холода, побледнели от потери крови и готовы были вот-вот отказать.

Ты есть Избранный, сказала Мария, не сводя с меня глаз. Кристо возрожденный. И судьба твоя принять на себя грехи мужей земных.

Она сказала "мужей земных", не "людей земных", и в глубине моего сознания какой-то голос это отметил, но этот голос предупреждения потерялся в тумане, да и был уже бесполезен. Я так пропитался кровью, что пути назад уже не было.