Темная любовь - [117]

— Кто тебе, падла, позволил переключать канал, козел ты гребаный?!

Голос прозвучал так громко, так близко, что я аж подпрыгнула, решив, что со мной в комнате кто-то есть.

— Ты же его, блин, и не смотрел, на хрен!

— Гвоздишь! Я, блин, смотрел телевизор, на хрен!

— Хрен тебе — смотрел! Как ты его, падла, смотрел, если глаза закрыл на фиг?

— Ты, мудак, я их на минуту прикрыл, чтобы отдохнули, козел!

К этому моменту я уже поняла, что я в своей квартире вполне одна. А слышала я своих соседей. Оба голоса были мужские, более чем слегка навеселе, и принадлежали, судя по всему, людям постарше — мужикам возраста моего папочки, если не больше. Упомянутый телевизор был включен очень громко, но к этому я привыкла в общежитии, а вот к чему я не привыкла чтобы люди орали друг на друга, надсаживая голос.

— Ты меня только еще раз так назови, Дез! Я тебя предупреждал, чтобы ты, блин, так не делал!

— Как хочу, так тебя и назову, и катись ты к…!

— Черт тебя побери, Дез, заткнись ты на хрен!

— Сам ты заткнись, пидор козлиный, говнюк!

Я подобралась к своей входной двери и выглянула во Двор, приоткрыв ее. К моему удивлению, других жильцов не было видно. Как может быть, чтобы никто не слышал, что творится в соседней со мной квартире?

— Заткнись, старик! Иди спать!

— Ты гребаный говнюк!

— Спать пора, Дез!

— Умник нашелся, на фиг!

— Заткни на фиг пасть и спать иди, блин!

— Не трогай меня, пидор говенный! Я тебя убью на фиг, если ты, блин, меня еще раз тронешь!

Вдруг раздался гулкий удар, будто кто-то бросил тюк из прачечной в мою стену снаружи. Еще раз. И еще раз.

Я рывком распахнула дверь и побежала в квартиру напротив, собираясь попросить телефон и позвонить в полицию. Сердце стучало у меня в груди громче, чем я постучалась в дверь. Через пару секунд я услышала, как отодвигается засов, и увидела знакомого ассистента с кафедры английского языка.

— Простите, что прервала ваш ужин, но мне нужен ваш телефон…

Глаза ассистента стрельнули поверх моего плеча на дверь моей квартиры.

— Вы живете в 1-Е?

— Ага. Въехала только сегодня. Послушайте, мне нужно позвонить в полицию…

— Можете, если хотите, но я вас сразу предупреждаю — они не приедут. По крайней мере, не сразу, да и то если им еще позвонит пара-тройка человек и пожалуется.

— Как так?

— Да так, что это просто Дез и Алвин снова ссорятся.

— Вы уверены? В смысле что копы не приедут?

Ассистент рассмеялся, как смеется мой папочка, когда его спросишь про налоговую инспекцию.

— Можете мне поверить, я знаю.

Так я впервые узнала о своих соседях, Дезе и Алвине.

За следующие несколько месяцев я узнала о них намного больше, хотя фамилий их не узнала никогда. Большую часть информации я узнавала непроизвольно, потому что не слушать их ежевечерних инвектив было невозможно. Утром и днем они обычно вели себя тихо — хотя более точным словом было бы, наверное, латентно. Я быстро поняла, что их сеансы крика были обычно коротки и следовали одному сценарию. Спор начинался примерно к пятичасовым новостям и рос крещендо в течение всего монолога Джимми Карсона.

Я, как последняя дура, подписала контракт о найме, и знала, что мне никогда не найти ничего так дешево и так близко к кампусу, как Дел-Рей, так что я скрипела зубами и старалась изо всех сил не обращать внимания. Я старалась по вечерам уходить из дома и возвращаться тогда, когда Алвин и Дез уже заканчивали на ночь свой алкогольный театр кабуки.

Хотя я слышала их ежедневно, ни Алвина, ни Деза я не видела до начала второй моей недели в Дел-Рее, да и увидела я их по чистой случайности.

Было примерно два часа дня в какой-то будний день. Я пошла в круглосуточный магазин в квартале от дома. Там стоял высокий и тощий мужчина, одетый в клюквенного цвета синтетические штаны — облегающие, из тех, что держатся без ремня — и рубашку искусственного шелка с отпечатанными по всему полотну парусными лодками. Он пек себе лепешку в микроволновке.

От него разило дешевыми духами, копченой колбасой и джином так, что за два пролета было слышно. Хотя было ему лет сорок пять, выглядел он старше моего отца. Волосы его, когда-то рыжие, но теперь выцветшие в неаппетитный морковно-оранжевый цвет, были причесаны так, как носили раньше гомосексуалисты из белой швали: половина с начесом, половина уложена в петушиный гребень. Когда он шел к кассиру заплатить за лепешку, я увидела у него под левым глазом синяк, покрытый жидкой косметикой чуть более темной, чем сам синяк. Вдруг меня осенило, что я смотрю на половину пресловутой пары Алвина и Деза. Наверное, на Алвина. У Деза голос глубже, ниже и принадлежит, судя по всему, человеку еще постарше.

Возле кассы Алвин купил пинту джина — такую, с желтой наклейкой, где большими печатными буквами написано "ДЖИН", пинту не менее подлинной водки и вдруг выскочил из двери, забыв лепешку в микроволновке. Кассир — студент из Пакистана — пожал плечами и сбросил ее в мусорную корзину.

В конце той же недели я увидела и Деза — когда допустила ошибку, пригласив к себе пару моих друзей на новоселье. Последнюю пару выходных Алвин и Дез уходили выпить в какой-то бар, и ошибка была в том, что я предположила, будто это у них традиция. Не тут-то было. Только тогда, когда Дез получал по своей страховке, а Алвину приходил чек пособия по безработице.