Темная любовь - [106]

Мне хотелось сказать, что и я тоже. Но я не мог. Пусть внешне я стал новым Роджером, но внутри был старой моделью во всех отношениях стеснительным, нервничающим и изнывающим от ужаса, что мое сердце будет растерзано.

На заре мы в третий раз занялись любовью в моей широкой кровати, и с подоконника снаружи за нами следили сойка и алый кардинал, а утренний ветерок вздыхал, запутавшись в сосновых ветвях.

После третьего раза мы минут двадцать молча лежали, обнявшись, пока она не сказала:

— Мне придется быть неромантичной.

— Сколько угодно.

— Гусиная кожа.

— Гусиная кожа?

— И мочевой пузырь.

— И мочевой пузырь?

— И утреннее дыхание.

— Ты меня совсем запутала.

— А. Я замерзаю. Б. Мне абсолютно необходимо посикать. И В. Можно мне воспользоваться твоей зубной щеткой?

В следующие три недели она провела у меня по крайней мере дюжину ночей, а в те ночи, когда по той или иной причине нам не удавалось встретиться, мы вели нескончаемые телефонные разговоры, как и все недавние влюбленные. Неважно, что говорить, лишь бы слышать ее голос, лишь бы она слышала твой.

Только изредка я немного трезвел, и меня тут же захлестывала волна страха. Я потеряю ее и останусь вовеки неутешен. Мой слух, обоняние, вкус, осязание были насыщены ею — но придет день, и ничего не останется, и я буду вовеки один, сокрушенный невыразимой тоской. Но что, черт дери, мне было делать? Уйти самому? Невозможно. Она была спасением и источником жизни, и мне оставалось только цепляться, пока не отвалятся пальцы, и я не останусь один в безграничном темном океане.

В том году восьмое декабря обернулось нелепо солнечным днем, из тех, которые внушают нам, будто весна уже близка. Два часа я потратил на колку дров за домом и переноску их в дом. Топливо для новых свиданий. И вот, когда я в очередной раз оказался внутри, в дверь позвонили. Посмотрев наружу, я увидел Эми. Она выглядела замечательно — даже лучше, чем тогда в клубе — если бы не синяк под глазом.

Я впустил ее, спросил, не хочет ли она кофе, но она отказалась и села в кожаное кресло, которым мы с Кендрой все еще иногда пользовались.

— Мне необходимо поговорить с тобой, Роджер. — Под пальто из верблюжьей шерсти на ней оказался белый свитер с высоким воротом и сшитые на заказ джинсы. В белокурых волосах голубая лента — вид у нее был очень сексуальный на провинциальный манер.

— Я слушаю.

— И мне необходимо, чтобы ты был со мной честным.

— Если ты будешь честной со мной.

— Синяк?

— Синяк.

— Кто еще, кроме Рэнди. В прошлый вечер вернулся домой пьяный, я отказалась спать с ним, и он меня ударил. Он спит с кем попало, и я боюсь, он что-нибудь подхватит. — Она покачала головой с глубокой серьезностью, на какую я не считал ее способной.

— И часто он?

— Спит с кем попало?

— Бьет тебя.

Она пожала плечами.

— Часто. И то, и другое, хочу я сказать.

— Почему ты не уйдешь от него?

— Потому что он меня убьет.

— Господи, Эми, это смешно. Ты можешь прибегнуть к защите закона.

— По-твоему, закон остановит Рэнди? Особенно когда он пьян? — Она вздохнула. — Просто не знаю, что мне делать.

Я вернулся, чтобы украсть эту женщину у мужа. Но теперь я не хотел ее красть. Даже позаимствовать ее не хотел. Мне было только жаль ее, и я несколько растерялся.

— Ну, а теперь расскажи мне про Кендру.

— Я люблю ее.

— До чего же, мать твою, чудесно, Роджер. Просто чудесно, мать твою.

— Я знаю, что много старше ее, но…

— А, Бога ради, Роджер! Не в этом дело.

— Разве?

— Разумеется. Подойди и сядь.

— Рядом с тобой?

— Вот именно.

Я подошел и сел. Рядом с ней. От нее пахло изумительно. Тем же одеколоном, которым пользовалась Кендра.

Она взяла меня за руку.

— Роджер, я хочу спать с тобой.

— По-моему, это не такая уж удачная мысль.

— Все эти годы ты был влюблен в меня. Это нечестно.

— Что нечестно?

— Ты должен был и дальше любить меня. Так ведь положено.

— Что положено?

— Ну, ты знаешь. Романтическая любовь до конца жизни. Мы же с тобой романтики, Роджер. Ты и я. Кендра больше похожа на отца. Секс и ничего больше.

— Ты спала с ее мальчиком.

— Только потому, что мне было страшно и одиноко. Рэнди как раз избил меня сильнее обычного. Я чувствовала себя такой беспомощной! Мне необходимо было хоть на что-то опереться. Ну, ты понимаешь. Почувствовать, что я женщина. Что кто-то меня хочет. — Она взяла обе мои руки, поднесла их к губам и нежно поцеловала. Я ничего не мог с собой поделать. Она начинала воздействовать на меня именно так, как рассчитывала. — Я хочу, чтобы ты снова был влюблен в меня. Я помогу тебе забыть Кендру. Я, правда, сумею.

— Я не хочу забывать Кендру.

— Если копнуть, она такая же, как Рэнди. Потаскушка. Она разобьет тебе сердце. Нет, правда.

Она вложила в рот два моих пальца и начала их посасывать.

В постели она была очень хороша, возможно, в техническом смысле лучше Кендры. Но она не была Кендрой, и этим все исчерпывалось.

Мы лежали в последних отблесках серого дня. И поднялся ветер — внезапно резкий зимний ветер, а она попыталась возбудить меня во второй раз, но без толку. Я хотел Кендру. И она знала, что я хочу Кендру.

Во всем этом было нечто невыразимо печальное. Она была права. Романтичной любви — тому кинороману в цвете, о котором я грезил — следует, вопреки всякому вероятию, длиться вечно, как в рассказах Ф.Скотта Фицджеральда. Но нет. И Эми теперь была для меня просто еще одной женщиной с несколько большим числом морщинок, чем я подозревал, с животиком, одновременно и милым, и комичным, с венами, точно выцветшие голубые змейки на бледной плоти ее ног.