«Темная лошадка» - № 48 - [4]

* * * Мы молча сидели на жёстких скамьях электрички, Совсем неподвижно, как будто вершили обряд, не чувствуя боли, не слыша сердец переклички. Во мгле за стеклом убегали берёзы назад. И что-то от нас безвозвратно, навек ускользало. Блестящий дебют, но окончилось блеклой ничьей. Твоя остановка, - ты мне равнодушно сказала. Я выйду на станции с милым названьем Ручей. Сойду я легко, не теряя беспечного вида, а мимо вагон, освещённый тобой, проплывёт, и в небе темнеющем надписью с перстня Давида зажжётся: Пройдёт всё!И это всё - тоже пройдёт...

* * *

Полустанок с именем Микунь... В тёмном зальце бабушки с картошкой, У вагона старец, словно лунь, Как из сказки - с туеском морошки. А вокруг - глухая тишина, Чахлый лес под стылым серым небом, Избы, почерневшие от сна, И дымок, что пахнет свежим хлебом. И в груди так тесно - разревусь, Так печёт и так щемит от боли: Погляди окрест - ведь это Русь, Пожелай ей лучшей, светлой доли! Не вовек же ей такою слыть Шпалы, рельсы, баба матерится... Не забыть мне это.Позабыть Будто сердцу приказать не биться...

Сонеты Парижу (9)

Мансарды, крыши, ветер, облака И где-то на краю корабль Монмартра... Герой Хемингуэя, гений Сартра Для многих был ты светом маяка. Летят, плывут, идут издалека, Мечтают в исступлении азарта Не повезёт ли, выпадет ли карта, Чтоб в нужный миг сыграть наверняка. Всегда ты юный в смене одеяний С прозрачной грустью я гляжу окрест Бездонными глазами Модильяни. И взгляд мой вдруг застелет пеленой... До дней последних, как сказал Эрнест, Ты вечный праздник, ты всегда со мной!

Впечатление

(из Шпицбергенского дневника)

Тонкий свист позёмки за стеной, На сугробах голубые тени Чередой бредущие олени, Древний лик Луны над головой. Блеск её прозрачен, прихотлив, Высветлил хрустальные чертоги, Гор далёких ледяные тоги Покрывалом призрачным укрыв. Чуть заметен бледный щит Стожар, Ярко блещет пояс Ориона. И морозной искрою зажжённый Буйствует сияния пожар!..

VI

К.В.Холшевникову

Сезон ненастья над Памиром: В долинах стылая вода, И будто правят целым миром Туман, снега и холода. За пеленою непогоды Неразличим соседний склон Но мы идём, бредём сквозь годы Упрямо, головы в наклон. И пусть рюкзак изрезал плечи, Иссечено лицо пургой Нас греет радость дальней встречи, Хранит нас образ дорогой. И мы торим тропу упорно, Неровный оставляя след. И всё - не более, чем спорно, И тает блеск былых побед. Через снега и ледопады Навстречу солнцу поднялись, Для всех единою наградой Момент неповторимый - высь... И мятый кубок поднимая Салют поверженным ветрам Мы ни себе не изменяем, Ни слову, данному горам!

* * *

Ю. и И. Петровым

Вновь простор и солнце - как магнит: новой кругосветки ветер пряный будоражит душу и манит призрачной свободой океана. Крыльями взлетели паруса, реет вымпел, бьётся над волнами, уплывают, гаснут голоса пенный вал стеною встал меж нами. Чайкою скользнул за ним фрегат, шторм грядёт за полосою штиля. И до срока нет пути назад мерно лаг выщёлкивает мили... Тропик Рака - и слабеет яд Ваших пальцев мимолётной ласки. Равнодушно на меня глядят истуканы каменные Пасхи. Веют сказкой южные моря, жемчуга и женщины Таити ах, как трудно, верность Вам храня, не забыть мне севера, поймите... Но кругла Земля, и небеса путь укажут синими звездами. Заалеют в бухте паруса утром ранним. Лёгкими слезами горечь злой разлуки растворим, вспыхнет маяком огонь желаний. И, зардевшись как гардемарин, я услышу: Ты вернулся, странник... Что для нас разлуки и года, дальних стран обманчивые дымы, если нежно взгляд мой скажет - да, если скажет - вечно Вы любимы! Дай Вам Бог, изведав сердца боль, свет храня и чувством не старея, алым утром встретить, как Ассоль, навсегда вернувшегося Грэя...

Владимир Кияев

стр. 10-11

Т Е Л Е Ф О Н

1. ... - Все это самокопание твое - кожа, кости, внутренности, сосуды - зачем все это? - не торопясь, медленно разминая пальцами очередную сигарету, говорила она. - Если у тебя внутри вакуум, это не значит что и у других, и вообще... она многозначительно улыбнулась. - Ты вообще кроме своего Миллера книги какие-нибудь читаешь? Кроме себя, людей вокруг не видишь. Все ведь прозрачно... ... - А ты помоги. Сто раз тебя просил - помоги, дай разобраться. Ну же, ну. Например? Хоть чтонибудь. Благодарен ведь буду... ... - Представь себе сцену. Ночь. Полумрак. Постель. Ну там, любовь... Он, она... Он смотрит на нее, думает: "как ты мне надоела, куда ни двинь. Тряпка бездыханная". И утром : "все равно ведь никуда не уйдешь, здесь останешься,так все и будет тянуться".

2. Он вспоминал этот разговор, стоя перед комнатой, где сидела она. Двери были непрозрачны, от этого лихорадило сильнее. Лекция вот - вот должна была кончиться. Он размышлял. Не знал твердо, чего хочет. Входить хотелось и не хотелось одновременно. У ног выжидающе скучал "дипломат", на нем лежали перчатки. Неспеша натянув их, он подхватил чемодан, двинулся к выходу. Похоже, это действительно была она. С кожей, кишками и прочим. Настоящая. Долгожданная. Упоенно билось сердце. Спускался, хоть и медленно, по ступенькам. Все-таки спускался. Семь лет первой безответной влюбленности не проходят бесследно. День спустя, вечером, он ходил взад-вперед по комнате в своей квартире. Тикал будильник, молчали на полках книги. Рвалась музыка из магнитофона. Он машинально придушил ее кнопкой. Взял телефонную трубку. Холодное гудение подхлестнуло нервы. Положил. Походил, посмотрел в окно. Взял трубку снова, набрал ее номер. Длинные гудки проваливались в темноту. Телефон был с автоматическим определителем номера, но ему она не перезванивала ни разу. Обычно он звонил по вечерам. В тот вечер звонил еще и еще раз. Последний звонок был около полуночи. Мужской голос ответил, что она вышла "на полчасика", спросил, что передать. Он поблагодарил, отказался. Трубку положили. На следующий день он начал звонить с утра, примерно с одиннадцати. Звонил раз за разом. Дрожи - в руках, теле, в ожидаемом от себя голосе - уже не было. Легкость представлявшейся ему беседы мешалась с нетерпением, предвкушением разгадки. Телефон не отвечал. Весь день он двигался в тумане. В магазине, едва взглянув, забрасывал в сумку продукты, в поликлинике, куда пошел с матерью на гимнастику (у нее была сломана рука) сидел как ватный у двери врача, опустив голову, уйдя в мысли Изредка, словно вздрогнув посреди сна, вски.дывался, обводил мутным взглядом комнату, сидящих в ней, силуэты домов и людей за окнами . Звонил без устали и вечером. Та же картина. Около девяти, положив безуспешно трубку, бесшумно оделся, азвенел ключами у двери. "Что случилось, куда так поздно?" - заволновалась у телевизора мать. "Звони сколько хочешь, никто ведь не слушает! Не работает? Два телефона и ни один не работает?" "Вранье такое глупое. Врать-то ведь не умеет! " - вторила из кухни сестра. Он спешил к телефону-автомату, нервно поигрывая мелочью в кармане. Возбуждение росло с каждым шагом, опережая нетерпение. Вдоль шоссе, как обычно, горели фонари. Автомат был поблизости, у соседнего дома. Поднял трубку, набрал номер. Сняли моментально - кто-то сидел у телефона. Не отзывались. Услышав молчание, он повесил трубку на рычаг. Он вздохнул свободно, с облегчением. Вновь нахлынула пустота. Так и думал - всего-то! Опять игра - прозрачная, нелепая, скучная. Быстрыми, легкими шагами, словно взлетывая чуть-чуть с каждым, спешил домой. Да. Его втягивали в игру. Схватив с полки книгу, он плюхнулся на кровать, машинально заскользил глазами по строчкам. "Чеченцы Кизляр захватили, как Буденновск, а ты менишься ! " - кричала из-за приоткрытой двери мать. "Обойдется мир без твоих писаний. Даже Толстой так не менился!" Он прикрикнул, махнул нетерпеливо рукой. Дверь захлопнулась.