Телониус Белк - [56]

Может всё оттого, что тут проезжает не так уж много машин? И всё равно логика странная. Да и машин стало гораздо больше.

У меня есть еще более сумасшедшая версия. Я думаю что это, скорее всего от близости российской границы.

И машин от этой границы к нам направляется целая орда.

— Маленький автомобильчик, — орёт Белк, — слышишь, юноша, там впереди проезжал мальнький автомобильчик.

— Ты не знаешь, как меня зовут? — обижаюсь на «юношу» я — забыл что ли?

— Нет, — признаётся белка. — Не забыл. Просто не знаю. Вслушиваюсь, как тебя называют другие, но постоянно о том забываю. Но если хочешь, мы познакомимся заново и я постараюсь какое-то время не забывать.

Я фыркаю.

— Ты же сам хотел собаку завести, — оправдывается белка — Собака ведь не знает как тебя зовут. Она может только догадываться.

Догадываться, да. Уж я-то знаю, как это бывает.

Лайне уже в который раз предлагает мне отправиться в дальний супермаркет вместе с ней, а я всё не соглашаюсь. Ведь может обидеться Телониус Белк!

Теперь она часто заходит некстати — всё врут, когда говорят что за границей нельзя появиться на пороге чужой квартиры без предваряющего визит телефонного звонка. Белк недоволен — приходится прятаться. Вроде как он уже и не против, но всякий раз, когда видит Лайне, качает головой и сокрушается что это невовремя.

Гораздо больше меня беспокоит обещание Белка однажды уйти в зеркало навсегда. Как бы не так! Мы ещё не закончили с нашими прямыми пальцами. Но Белк успокаивает меня тем, что он вовсе не какая-то там комнатная зверюшка, чтобы уйти навсегда и сгинуть на воле под чьим-нибудь трактором. То есть, когда ему будет нужно, он конечно уйдёт. Не сейчас, разумеется уходить он не хочет, — успокаивает меня Белк сидя на крутящемся стульчике.

Зверюшка! Он ведь и вправду зверюшка… я знаю об этом.

Если совсем на честняк, то я предпочёл бы чтобы Белк не уходил никогда. Я готов провести всю жизнь без подружки, родителей и опекающих лиц. Но на практике это означает что меня положат в какой-нибудь дорогущий элитный дурдом на всю жизнь. Я же взрослый уже, давно всё понимаю. И психиатра от непсихиатра уж как нибудь отличу. Неспроста Мопся ко мне так присматривается.

Я научился глядеть на себя со стороны. Уже отдаю себе отчёт в том, что похож на идиота гораздо больше, чем кто—либо другой из нашего Тууликаалио.

Взять хотя бы зарывание саксофона с зонтиком на ветру и последующее откапывание его обратно.

Если зарыть саксофон мне удалось, не привлекая к себе внимания, то на откапывание уже собралось несколько любопытных — хоть билеты продавай. Но Лайне была довольна.

Плохо то, что после этого представления перед моими окнами опять замаячил Козёл. Тоскливый, замученный. Засыпая по привычке с ночником, сделанным из метронома, я вижу, как он смотрит на меня из темноты, не отпуская ни единого комментария. Просто смотрит и всё.

Было бы сейчас лето! Я бы не обращал внимания на Козла — спал бы себе и спал. Даже с открытым окошком бы спал, не обращая внимания на комаров. Но сейчас зима. Довольно, между прочим лютая, даже по местным Тууликаалиоским меркам. И когда из окна на тебя смотрит ошпаренное холодом лицо, то по всему телу мороз пробегает. Мало мне мороза на улице! И да… Страшно мне!

— Оркестровый! Оркестровый! — доносится с улицы по утрам.

Это уже слишком.

Голоса, — холодею я в полусне, а потом, как ни в чем не бывало, встаю, потому что знаю — это всего лишь вороны.

Белк внимательно изучил маячившее за окошком лицо, посмотрел на него с глазу на глаз и без всякого интереса сказал — ничего удивительно, так бывает. От одиночества ведь не только хорошее может тебя навещать. Ожидает своей очереди всё; и то, что страшно и то, что плохо. Мне ещё повезло, что первым меня заметил он, безобидныйТелониус Белк, а ведь могло посетить нечто более ужасное.

Одна радость, — продолжает Телониус Белк, — играть под таким строгим взглядом, к ак у Козла я научусь гораздо скорее. От ужаса. Последствия будут непредсказуемыми, но играть я научусь лучше всех. Это многие из его знакомых ребят проходили, и он в том числе. Шесть лет на кровати, к примеру — это ведь вовсе не шутка. Главное, не отступать от намеченного, ни на шаг. А там глядишь — научился.

— То есть если просто взять его, да закопать — это не поможет? — спрашиваю я и, зевнув, гашу свет. Лицо старого саксофониста моментально вырастает за окном как надутый воздушный шарик.

Белк не отвечает, задумчиво танцуя на столе несогнутыми пальцами. Это как балет, но по-медвежьему неуклюжий. Два шага вперёд. Потом споткнулся, упал. Потом, наконец, взлетел, как будто на парусах. Но приземлился опять-таки — неуклюжим медведем.

— Не поможет? Ведь так? — настаиваю я.

— Да, это так, — ответил Телониус Белк.

Глава пятая

Первый погожий, почти весенний солнечный день пришёл в Тууликаалио неожиданно в феврале и, при этом, в его самом начале. До наших мест даже русские с мангалом добрались, но байкер с первого этажа их сердито прогнал (и правильно сделал).

Байкера, кстати зовут Том.

«Том из Финляндии», — представился он мне после того как я сыграл специально для него тупую вариацию на тему Сибелиуса и третьего течения, от «Модерн Джаз Квартета». Кудряшка, поливавшая цветы под окном с чего-то зашлась от хохота. А вот байкер не хохотал. Мой Сибелиус вызвал у него реакцию далёкую от нормальной. Он долго тёр глаза не в силах сдержать слезу и Белк потом жучил меня тем, что и мне теперь хана — придётся теперь упражняться на Сибелиусе каждый вечер.