Телониус Белк - [44]

По мнению Ботинка, я психанул из-за того, что сломался мой старый саксофон. А для музыканта менять инструмент в сто раз хуже, чем лошадей на переправе. Я хмыкаю сквозь слёзы. Что бы ты понимал, ботиночный ты мой папа… Не музыкант я, как бы тебе этого не хотелось.

Ты ведь и сам давным-давно уже не музыкант. Ты — преподаватель ритмики в оперном театре. А ритмика в оперном театре — это всё равно, что канарейку плавать учить. А главное — после такого поворота судьбы уже поздно строить из себя эксперта.

Мопся слушает, а сама внимательно смотрит на старый саксофон. Вынимает шкатулку с булавкми и методом тыка подбирает требующуюся мне по размеру. Но мне нужно три. Она находит и вторую и третью. Затем она берёт маленькие филировочные плоскогубцы и сплющивает иголки у основания так, чтобы не выпадали из дырочки

Я уставился на её шкатулку как на волшебный фонарь.

Нет, всё-таки прав Ботинок, что-то в этой Мопсе есть. Но не родное и материнское, а просто непонятное и даже загадочное, но всё-таки есть. И отрицать это глупо.

Где же белка? — мечусь я в полной темноте и в поисках добегаю до самого парка у водопада. Крунуунпуйсто — по-шведски называется этот парк, Коронный то есть. Торжественный, ухоженный не похожий на окрестности — действительно коронный! Здесь в Финляндии он как пастор в сюртуке, случайно затесавшийся на футбольный матч, сидит себе среди молодняка в бейсболках, а все на него оборачиваются.

А вот и первый белк! На дереве! И ещё…

Наконец, вижу пересечённую световой полосой эстраду. На эстраде совсем новый блестящий рояль, а за роялем сидит важный, высокомерный пушистый толстяк с хвостом и повадками белки. Да ведь это и есть белк. Мой белк или чей нибудь другой — честно говоря, не задумываюсь. Но не так много белок в Финляндии выглядят расфуфыренными как на свадьбу. К тому же он сидит за роялем. Короче, это мой белк, по имени Телониус Белк! А вокруг него — несколько десятков восторженных почитателей.

Я приветственно машу рукой, но вдруг отчётливо представляю насколько я в этой компании почитателей лишний. Ведь для меня это просто мой Белк и всё. И он никогда не сидит за роялем исключительно ради моей персоны. И все вдруг перестают смотреть на Белка и переключаются на меня. Оглядывают с ног до головы, но уже не таким почтительным взглядом

— Ну что, что? — раздражённо спрашивает Белк. Он ёрзает за роялем на крутящемся стульчике. На нём мохнатая шапочка-пирожок. В пирожке — утиное пёрышко через цепочку. Он только что собирался навалять всем по первое число своим умением играть прямыми пальцами, и уже было занёс негнущиеся лапушки над клавишами, как вдруг появился я.

Я неуклюже влезаю на эстраду

— Они на меня смотрят, — жалуюсь я, имея в виду родителей. — Они пришли, пьют чай и смотрят на меня.

Белк знает, что когда смотрят и пьют чай — играть не получается. Так быть не должно. Это занятие не должно быть будничным.

— Когда на тебя не смотрят — ты не играй, — советует Белк, косясь на публику.

— Я и так не играю.

Белк пожимает плечами.

Похоже, что окружающий его мир, он воспринимает только через «играть — не играть». А остальное его мало интересует.

— Тело не ус, — говорю я тогда и вынимаю из кармана калитку со шпинатом. Прямо из супермаркета, свежую, хотя я её ещё утром купил и провалялась она в кармане часов двенадцать. Думаю откусить, но протягиваю её засуетившемуся Белку и без сожаления скармливаю. Белк с удовольствием и благодарностью есть.

Раздаётся нетерпеливый гул толпы. Он всё нарастает.

Пусть подождут. Пуговичный нос Белка дрожит. И он щекочет мне пальцы усами.

Теперь он снова Телониус Белк.

Наверняка я не имаю права отвлекать его от таких важных дел, — думаю, отряхивая с рук крошки. Ведь это не совсем мой белк. Как и любой артист он скорее общественный деятель. И приманивать этого деятеля калитками со шпинатом нехорошо. Прямо скажем, несолидно. Уж если приманивать, то чем нибудь посерьёзнее. Но на что же обычно ловят такую важную белку?

Вдруг — и тут я понимаю, что это действительно вдруг! — на эстраду въезжает Козёл на машине с российскими номерами. Причём не въезжает даже, а пересекает её пламенеющим обоюдоострым зигзагом. Белк еле успевает отскочить. Ощерился, задрожал и превратился в обычную белку, если не считать того, что размеры остались прежними — как я уже говорил, ростом Белк приблизительно с подростковый мопед на электротяге, поставленный на заднее колесо. А шапочка с утиным пером вместе с машиной унеслась. И возвращаться не собирается.

Я ругаюсь и угрожаю удаляющемуся автомобилю кулаком. Все тут же принимаются расходиться. По дороге из парка публика шумит и разочарованно взывает к возврату билетов.

Становится понятно, что они вовсе не слушать пришли, как играет Белк, а смотреть как его переезжает машина. И если бы не мой шпинат — уехал бы сейчас Белк на колесе вместе с шапочкой.

Я пинаю людям вслед куски грязи и мелкие камушки. Злюсь. Что-то кричу, стараясь не плакать. Все разошлись…

Сажусь, глажу испуганного белка, и думаю про себя — «Приснится же такое»

Очухиваюсь — действительно сплю.

Глава третья

— Доброе утро, фру Мопсен, — смеётся Ботинок.