Тело в шляпе - [43]

Ирина хорошо помнила все подробности их с Люсей сценария. Сначала она рассказала о том, что беременна, Ивану. Он, понятно, пришел в ярость.

— И ты всерьез полагаешь, что я поверю, что ребенок мой?! После всего, что я увидел в квартире твоего Геночки?

— Он твой. Я точно знаю. И официально он твой. Даже если мы разведемся завтра же, по закону он все равно будет считаться рожденным в браке. Он будет Кусяшкиным и Ивановичем.

Наоравшись и наугрожавшись, он перешел к мольбам и уговорам, проявив редкую широту души и готовность не постоять за ценой, только бы она не рожала.

— Хочешь машину? Ты всегда хотела, так давай я завтра же тебе куплю. Поедем вместе, выберешь любую, какая тебе понравится. Нет? Почему? А что хочешь?

Ирина вид имела глубоко оскорбленный — как же можно ставить на одну доску жизнь будущего ребенка и поганую железку? Как можно купить у нее самое дорогое, толкнуть практически на убийство?

Угрожал он тем, что в противном случае их отношения будут безнадежно испорчены. Можно подумать, они УЖЕ не были испорчены.

— Ты не имеешь права себе такое позволять, поняла? У тебя что, есть возможности растить этого ребенка? Ты, может, много зарабатываешь?

Да что много — хоть сколько-нибудь? Или у тебя есть муж, который готов тебе в этом помочь? Нет и не будет, не надейся!

Ирина не верила. Она думала, что Иван не устоит перед маленьким ребенком, растает и признает его своим. Ирина считала, что главная причина его злобы вовсе не Гена, а Марина. И не потому он так разорался, что так уж сомневается в собственном отцовстве, а потому, что ему этот ребенок сейчас не с руки и может испортить его отношения с этой Мариной.

"Если удастся испортить их отношения, — думала Ирина, — то он сам вернется и обо всех своих подозрениях забудет".

Портить отношения было поручено Люсе, которая с готовностью взялась за дело, потому что никогда не одобряла романа Марины с Иваном. Порча наводилась следующим образом:

— Он там семью расширяет, детей заводит, а ты-то, дурочка, думаешь, 'что у него серьезные чувства к тебе. Когда сильно любят женщину, не заводят детей с нелюбимой женой. Да и как у тебя рука поднимется мужика от троих детей уводить? Ну, два взрослых ребенка — это еще туда-сюда, а три, один из которых совсем крошка…

— Так у нее же Гена, — пробовала защищаться Марина. — Может, Иван тут ни при чем?

— Как же, еще как при чем. А что он тебе про Гену наплел? — Люся презрительно скривилась.

— Что он сам видел, как они…

— Мариша, ты как маленькая! Конечно, он сейчас сто таких историй напридумывает, что ему еще остается. Но я-то знаю, что они планировали заводить третьего ребенка, он хотел.

Люся свое дело сделала, довела Марину до полного уныния и раскаяния. По их расчетам, Иван должен был им подыграть. Ирина не сомневалась, что пока возможность аборта, пусть теоретически, остается и пока Иван еще надеется ее, Ирину, уломать, он о ее беременности ничего Марине не скажет.

Так и случилось. Марина (на это, кстати, они и рассчитывать не могли) тоже несколько дней ничего Ивану не говорила. Ждала. А он молчал. И тогда Ирина нанесла завершающий удар. Она свою роль отыграла мастерски. И если кто-то скажет, что ей легко дался этот спектакль, он навеки будет зачислен в разряд клеветников.

Ирина приехала к Марине на работу. И хотя ей хотелось кричать, ругаться, вцепиться в волосы, ей хотелось поносить соперницу последними словами, Ирина, напротив того, была сама кротость и страдание, бледность и покорность.

— Мы поймем, — говорила она, — и маленький поймет, он так его хотел, так просил — роди мне малыша! Согласитесь, Марина, кто из нас устоит против такой просьбы? Но мы поймем и простим — уже простили. Конечно, и вы, и он имеете право на счастье, и ни я, ни дети не должны вам мешать. Я приехала сказать вам об этом. — Только, — голос Ирины дрогнул, — сделайте так, чтоб он был счастлив. Постарайтесь заменить ему нас.

Все! Больше уже ничего не потребовалось. Марина сказала Ивану, что уходить от троих детей — подло и что он должен был рассказать ей о беременности Ирины давно. Иван носился за ней три недели, и все без толку. Марина не подходила к телефону, не открывала ему дверь, уходила с работы через черный ход и в конце концов, чтобы спрятаться от Ивана, поселилась у Люси — действительно, более надежного бастиона придумать было невозможно. А Люся натравила на нее Рому.

— Пожалей девочку, у нее большая беда. Рома привык Люсю слушаться. Он покорно, хотя и безо всякого интереса для себя самого, каждый вечер приезжал в гости, привозил Марине вкусности и цветы, вел с ней долгие беседы. Никого не выгораживал, но никого и не обвинял, говорил, что "все бывает" и что "семья это тишком серьезно". Брал Марину за руки, гладил по голове — ну совсем как Иван. Они вообще были похожи, и Марине иногда казалось, что это Иван рядом с ней, что это он ее гладит и что все будет хорошо, и уже совсем скоро. Рома так и говорил:

— Подожди, девочка, немножко, скоро все пройдет, и все будет хорошо, вот увидишь.

Люся наблюдала за происходящим зорким глазом, и как только наметился перелом, как только Люся засекла интерес Марины к Роме, она приступила к «обработке» последнего.