Телемак - [33]

Так вопияла Калипсо. Очи ее, налившись кровью, сверкали, бросая во все стороны дикие и свирепые взгляды, на щекахтрепетавших выходили то черные, то багровые пятна, в лице цвет цветом сменялся, часто все оно покрывалось смертною бледностью. Не лились уже, как прежде, ручьем ее слезы: ярость и отчаяние иссушили весь их источник; изредка только вытекали из глаз ее вынужденные капли. Дрожащий голос ее был глухой стон, прерываемый и исчезавший.

Ментор наблюдал все ее движения, ни слова уже не говоря Телемаку, поступал с ним как с человеком, в безнадежной болезни оставляемым на волю судьбы, по временам только обращал на него взор с соболезнованием.

Сын Улиссов чувствовал всю меру своего преступления, видел, до какой степени был недостоин любви мудрого друга, не смел поднять глаз, осуждаемый самым его молчанием, трепетал его взгляда. Неоднократно хотел он пасть к нему на выю и излить перед ним все раскаяние в своем заблуждении, но, с одной стороны, ложный стыд, с другой – страх, не ступить бы лишнего шага, не быть бы вдруг вне опасности, каждый раз его удерживали. Он находил еще сладость в опасности и не мог твердо решиться одержать победу над безрассудной страстью.

Боги и богини Олимпа с высоты светлой обители в глубоком безмолвии приникали на остров Калипсо, желая видеть, кто восторжествует, Минерва или любовь. Любовь, играя с нимфами, обняла все на острове пламенем. Минерва во образе Ментора вооружила против любви ревность, неразлучную спутницу любви. Юпитер положил быть зрителем брани, не приемля в ней участия.

Между тем Эвхариса изыскивала хитрость за хитростью, чтобы удержать Телемака в своих узах. Мысль о разлуке с ним приводила ее в трепет. Она уже готова была опять идти с ним на охоту, одетая подобно Диане. Венера и Купидон осыпали ее новыми прелестями, так, что она в тот день затмевала всю красоту богини Калипсо. Калипсо, завидев ее издалека, посмотрела на себя в чистое зеркало прозрачнейшего источника – и устыдилась сама пред лицом своим. Тогда она скрылась в пещеру и там, одинокая, сама себе говорила:

– Ник чему не служит мне намерение мое быть на охоте и присутствием своим расстроить замыслы любовников! Быть ли мне с ними на ловле? Идти ли мне на торжество моей нимфы, чтобы жертвой своей красоты возвеличить еще ее прелести? Неужели судьбе угодно, чтобы Телемак, взглянув на меня, запылал новым огнем к своей нимфе? Несчастная! Что я сделала? Нет! Не пойду я, но и им не быть на охоте. Сыщу я средство разрушить их замысел, прибегну к Ментору, умолю его взять от меня неблагодарного: пусть возвращается в Итаку. Но что я говорю? Что тогда будет со мной, покинутой? Где я? На что мне решиться, безжалостная Венера! Венера! Ты обольстила меня, принесла мне коварный дар на мою гибель. Пагубный младенец! Убийственная любовь! Я открыла тебе сердце в надежде, что буду счастлива с Телемаком, а ты наполнила мое сердце лютыми скорбями, отчаянием. Нимфы мои против меня. Бессмертия моего все приобретение в том, что страдание мое должно быть вечно. О! Зачем не во власти моей прервать бытие, а с ним и все мои горести! Телемак! Ты должен умереть, когда я обречена на бессмертие. Воздам я тебе за твою неблагодарность. Нимфа твоя будет свидетельницей, как ты падешь пред глазами ее, пораженный мстительной моей рукой. Но я в заблуждении! Несчастная Калипсо! Чего ты хочешь? Погубишь невинного, которого ты же низринула в бездну мучения. Не сама ли я зажгла роковое пламя в сердце чистом и целомудренном? Какая невинность! Какая добродетель! Какое омерзение к пороку! Какая твердость против позорных удовольствий! Надлежало ли отравлять такое сердце? Он оставил бы меня? Так! Но неужели он никогда не уйдет от меня? Неужели мне суждено вечно быть зрительницей, как он будет жить для соперницы моей, меня презирая? Нет! Я стражду достойно и по заслугам. Беги, Телемак! Беги от меня за моря неизмеримые, оставь Калипсо без всякой отрады, без силы жизнь сносить и без надежды найти спасение в смерти! Оставь ее с надменной своей Эвхарисой неутешную, посрамленную, отчаявшуюся.

Так она уединенно вверяла пещере свое горе. Вдруг, как вихрем несомая, вышла.

– Где ты, Ментор? – говорила. – Так ли ты учишь Телемака противоборствовать пороку, в сетях которого он изнемогает? Ты спишь, между тем как любовь, недремлющая, острит на вас стрелы. Мера терпения, с каким я смотрела на малодушную твою беспечность, исполнилась. Вечно ли ты будешь глядеть спокойно на сына уписсова, когда он, опозорив отца, забывает высокое свое предназначение? Тебе или мне он вверен родителями? Я ищу средств уврачевать его сердце, а ты – неужели пребудешь праздным, бесчувственным зрителем? Там, вдали, на краю дебрей, есть древние тополя. Там Улисс построил себе корабль, на котором отплыл от здешнего берега. Там же в глубокой пещере хранятся все для строения нужные орудия.

Уста ее доканчивали еще угрозу, а в сердце закралось уже раскаяние. Ментор считал мгновения, спешил в указанное место, отыскал орудия, срубил тополя, и в тот же день корабль был уже готов выступить в море. Могущество и разум Минервы не требуют много времени на совершение величайших творений.