Телеграмма Берия - [84]

Когда она уже не работала в Институте, а жила с Кифом Коулом в Вашингтоне и встречала меня в Годдаровском космическом центре, то всегда говорила: «Мишечка, я вам могу чем-то помочь?»

В своей шуточной книге «Отчёт по теме под кодовым названием „Краб“», я часто обращался к эпизодам жизни с Валерией Троицкой. Вот они:

Первый эпизод

Так уж получилось, что в середине шестидесятых годов прошлого века мой руководитель Валерия Троицкая, подозвав, тихо сказала:

— Не относитесь к этому серьезно — вам, может быть, придется поехать со мной в Париж.

Перед Валерией можно было преклоняться уже тогда. Это как же женщина может облагородить и науку, назвав пульсации магнитного поля «жемчужинами». Весь мир повторял за ней: «Perles, perles, perles» («жемчужины, жемчужины, жемчужины»), потому что ниткой жемчуга свисали эти пульсации прямо из осциллографа и рассказывали о жизни радиационных поясов нашей планеты.

А как вырвались мы на просторы Франции, стала Валерия самой глубоководной женщиной — опустилась в батискафе Кусто на два километра в Средиземном море, изучила, как туда ее жемчужины проскальзывают. Сам де Голль одобрил то погружение, потому как с военной базы в Тулоне отправлялся корабль.

Нам с еще одной нашей сотрудницей Наташей Клейменовой места в батискафе не было — в компенсацию отправили в альпийскую астрономическую обсерваторию.

Вот такая была Валерия, а тогда только тихо и сказала, чтобы серьезно на Париж я не настраивался — вдруг бы не получилось.

Второй эпизод

Все общество делилось на «выездных» и «невыездных», причем последних было гораздо больше, а в первые старался попасть каждый.

Мы тоже старались не отстать. Наша Валерия Троицкая, будучи руководителем отдела, творила чудеса, превращая нас в «выездных». Творения ее для некоторых в институте и красной тряпкой не назвал бы, столь велик был соблазн ограничить Валерию. Чего стоило институтское собрание, когда начали обсуждать количество ее вояжей. Собрания такого сорта проходили с повышенным публичным интересом, а в заключение, как полагалось, выступил и представитель извне:

— Надо, — говорит, — всем давать возможность выезжать за границу. Мы смотрим на поездки как на премию.

Долго что-то выговаривал в подобном роде, только точку в «обсуждении» поставил сотрудник Президиума Академии. На него и взоры обратились — все ждали реакции руководства на заключительное выступление. Не стал он останавливаться на «премиальной» позиции, — имел, на наше счастье, свое независимое суждение.

— Сколько, — сказал он, — надо нашей науке, столько и будет ездить профессор Троицкая в служебные научные командировки.

Сказал и сел.

Тут, как говорится, и румянец спал, представителя извне как смыло, — ушел с собрания, не попрощавшись.

Мы же в отделе, чтобы такого не повторялось, придумали без малого проложить целый профиль. Начинаясь в Новосибирске, проходя через Свердловск и Ярославскую область, у Калининграда он прямиком выходил в зону тени. Поселок Линдау, недалеко от Геттингена, оказался прицельным пунктом. Профиль был заложен в полном соответствии с двусторонним соглашением АН СССР и Немецким Исследовательским Обществом (Deutsche Forschungsgemeinschaft) для изучения дрейфовых эффектов поперек магнитного поля Земли.

Третий эпизод

Что же это я все об утраченном кавказском столе? — судьбы-то людей важнее. Стыдно ведь признаться, что, в конце концов, мы не удержали Валерию в институте. Сколько помню, у нас всегда велось — чем старше, тем почетнее, а тут вдруг засмотрелись на «теневой» Запад — вздумали брать с него пример по омоложению кадров. Вот ей и было запрещено по регламенту руководить отделом. С этого как бы перестройка вступила в наш Институт первым шагом. Начались на Валерию незаслуженные наскоки, обиделась она, подходит ко мне и говорит:

— Вы же знаете, что мне нужно съездить в Австралию.

— Знаю, — отвечаю, — pas de problèmes, Madame.

В то время наш друг австралийский профессор Киф Коул с большим энтузиазмом работал в отделе, каждый год заглядывал в Москву при случае. Как-то раз после работы пригласил его на виндсерфинг. У него были нелады с позвоночником — никаким спортом не мог заниматься, а тут взял и встал.

— Ты, — кричит, — открыл мне новое увлечение.

— Ну, уж нет, Киф, — это вы, австралийцы, подкинули нам серф. Рад, что возвратился к тебе через Москву бумерангом.

Тут же и рассказал ему, что всю жизнь мечтал о настоящем серфе. Не было в Советском Союзе океанского прибоя с нужными волнами. А нам, ученым, — что! Взяли и сделали искусственную волну на Московском водохранилище. До того просто все оказалось. Самое тихоходное суденышко шло в ход — этого добра у нас всегда хватало.

Замечательная картина получалась: на корме компания друзей, волна огромная, на ней на доске скатываешься и, как приклеенный, за катером мчишься. У меня сразу и статья появилась в «Технике молодежи», когда кричащий от удовольствия редактор скатился с «всамделишной» волны.

Короче, тогда я так и остался со своей волной, а Валерия укатила в Австралию.

Уже срок командировки закончился, а ее все нет и нет. Никак, что случилось с Валерией. Встречаю в Институте ее сына Петра.