Телеграмма Берия - [70]

Наша молодая геофизическая компания сильно взбудоражила тогда мирную и устоявшуюся жизнь Борка. Почти каждый вечер на открытом воздухе мы «крутили» фильмы привезенным с собой киноаппаратом. Ложились поздно, когда относительно «почтенные» жители Борка давно уже спали. В общем, мешали жить биологам. Вскоре дело дошло до «разборки полетов» у Папанина в присутствии парторга и зама по хозяйственной части. Наши главные грехи состояли в следующем:

1) подрыли корни старого дуба при укладке кабеля для измерения земных токов;

2) поздно вечером играли в кегельбан кочанами капусты и пустыми бутылками;

3) бросали самодельные петарды с антресольного этажа нашего дома;

4) в бане я черпал холодную воду из общего бака своей шайкой;

5) бегали ночью к практиканткам биологиням, жившим на антресольном этаже, не давая пройти к заместителю директора по хозяйственной части его любовнице…

Иван Дмитриевич подытожил разборку в своем стиле: «Если хотите гулять с девками, полей кругом достаточно! Троицкую я знаю, она баба хорошая. Поэтому на первый раз прощаю. Но в следующий раз — жопа к жопе и дружба долой!». Вот как помог нам авторитет Троицкой! Следует заметить, что Иван Дмитриевич прекрасно разбирался в людях. Один географ Ю. Ефремов, знавший Папанина по Географическому обществу, говорил мне: «Иван Дмитриевич хотя и числится доктором географических наук, но настоящий-то он доктор по части человеческой психологии» Так что мнение Папанина многого стоило!

Летом 1956 года Троицкая предложила мне принять участие во 2-ой Антарктической Экспедиции с целью постановки в обсерватории Мирный наблюдений КПК магнитного поля по программе МГГ при помощью испытанного мной к тому времени в Борке индукционного магнитометра. В мою программу входили также наблюдения земных токов. Я с радостью согласился (тем более, что моя семейная жизнь складывалась весьма неудачно, и я стремился куда-нибудь уехать из Москвы).

В Мирный я прибыл в начале января 1957 г. на дизель-электроходе «Лена». Из своего пребывания в Антарктиде опишу лишь одну историю, имеющую косвенное отношение к Троицкой.

Одной из первоочередных задач была выгрузка с корабля на берег. Эта выгрузка по необходимости должна была производиться на ледяной барьер (это высотой 15–20 метров ледяной покров материка, обрывающийся с берега в море) рядом с Мирным. Этот барьер постоянно подмывается водой и временами в нем образуются трещины, приводящие к откалыванию от него огромных глыб льда, падающих в море. Так что выгрузка представляла довольно опасную операцию. Наши гляциологи выбрали наиболее крепкий участок барьера, и выгрузка с помощью корабельных «стрел» началась.

Участников экспедиции разбили на группы, которые, сменяя друг друга, трудились круглосуточно по 6–7 часов. Одни, на борту корабля, прицепляли груз к стреле; другие принимали его на барьере и грузили на сани, прицепленные к тракторам; третьи уже в Мирном выгружали и складировали груз. Однажды, когда я работал в последней, третьей группе, внезапно перестали прибывать сани с грузом. Прождав около получаса, мы поднялись на холм, который скрывал от нас корабль, стоявший в полукилометре от нас, и увидели, что он отошел от барьера, по которому суетливо и беспокойно бегали люди. Оказалось, что произошла страшная трагедия: часть барьера с очень тяжелыми грузами и людьми упала в море. Потом очевидцы рассказывали нам, что люди, находясь в ледяной воде, отчаянно кричали, моля о спасении, но, как это у нас часто случается, что-то мешало быстро спустить на воду бортовые шлюпки, а катера из Мирного подоспели только через 20–30 минут. Так или иначе, двоих вытащили мертвыми (их раздавили падавшие грузы), остальные несколько человек остались живыми. Похоронили погибших на острове Хосуэлл (примерно в 2-х км от Мирного).

В начале февраля корабли, доставившие нас в Мирный, готовились отплыть на Родину. Можно было отправить с ними письма родным и близким. Одно из писем я написал Валерии Алексеевне. Конечно, в нем был деловой отчет о том, что сделано и что предполагается сделать по работе. Но была и очень теплая, «лирическая» часть, на содержание которой повлияли моя молодость (25 лет), только что происшедшая трагедия, необычная суровость Антарктической природы и оторванность от близких людей. В общем, писал я как родному человеку, как старшей сестре или даже матери, очень трогательно. Любопытно было бы прочесть это письмо теперь…

По возвращению из Антарктиды я пришел в кабинет Троицкой с подарком, красивой морской раковиной, купленной на острове Святого Маврикия, где мы останавливались по пути из Антарктиды домой. Валерия Алексеевна, принимая раковину, сказала: «Леня, может быть, это слишком дорогой подарок?» На что я, по своей поразительной даже для моего тогдашнего возраста глупостью, ответил: «Да ничего, у меня еще лучше раковина осталась». Валерия Алексеевна, со свойственным ей тактом, ничем не дала мне понять, каким я был дураком.

Следует, однако, заметить, что значительно позднее был случай, когда она не стала церемониться. Дело было, вероятно, в конце 1969 года, когда я снова собирался на зимовку в Антарктиду. К этому времени я успел развестись со своей женой и женился во второй раз в 1968 г. Пройдя все этапы оформления поездки, я пошел в ЦК для получения окончательного разрешения. Зашел в кабинет, где сидел пожилой чиновник ЦК, и начал отвечать на его вопросы. Первым был вопрос: «Как же это вы, только что женившись, собираетесь уезжать от жены на целый год?» Отвечаю: «Мы с женой по полгода бываем в разных экспедициях, так что для нас это привычно». Вопрос второй: «Вы развелись с первой женой в 1963 году. Как отнеслись к этому парторганизация, дирекция и профсоюз Института?». Ответ: «Не знаю, не интересовался». Чиновник: «Вы свободны, можете идти!». Уже на следующее утро меня вызывает Троицкая и спрашивает: «Леня, что вы умудрились наговорить в ЦК?». Услышав мой ответ, она не стала на этот раз стесняться: «Какой же вы дурак, Леня! Ведь я уже попросила Трешникова заказать вам иностранный паспорт!». Естественно, поездка не состоялась.