Текучая современность - [82]

Тело и его удовольствия не стали менее эфемерными с того времени, когда Дюркгейм воспевал долговременные общественные институты. Загвоздка, однако, состоит в том, что все остальное — и наиболее заметно это на примере общественных институтов — теперь стало еще более эфемерным, чем «тело и его удовольствия». Долговечность — относительное понятие, и теперь смертное тело — это, возможно, наиболее долгоживущая сущность (фактически единственная сущность, ожидаемая продолжительность жизни которой имеет тенденцию увеличиваться за последние годы). Тело, можно сказать, стало последним прибежищем непрерывности и продолжительности; независимо от того, что может означать понятие «долговременный», его длительность едва ли может превышать пределы, установленные физической смертностью. Тело становится последним оборонительным рубежом безопасности, — рубежом, который подвергается постоянным бомбардировкам врага или последним оазисом среди обдуваемых всеми ветрами песков. Этим объясняется неистовая, навязчивая, лихорадочная и детальная забота о защите тела. Граница между телом и внешним миром — один из наиболее бдительно охраняемых современных рубежей. Отверстия тела (пункты входа) и поверхности тела (места контакта) — это теперь основные центры страха и тревоги, вызванных осознанием смертности. Они больше не делят это бремя с другими центрами (кроме, возможно, «сообщества»).

Новое главенство тела отражено в тенденции формировать образ сообщества (сообщества из мечты об уверенности и безопасности, сообщества как оранжереи безопасности) по образцу идеально защищенного тела: представлять его как организм, однородный и гармоничный внутри, полностью очищенный от всех чуждых, устойчивых к поглощению сущностей, все пункты входа которого тщательно охраняются и контролируются, до зубов вооруженный с внешней стороны и заключенный в непроницаемую броню. Границы этого гипотетического сообщества, подобно внешним пределам тела, должны отделять царство доверия и любящей заботы от дикой местности риска, подозрения и постоянной бдительности. Тело и предполагаемое сообщество одинаково мягкие изнутри и колючие снаружи.

Тело и сообщество — последние защитные посты на пустеющем поле битвы, где война за уверенность, стабильность и безопасность ведется ежедневно с небольшими, если таковые вообще имеются, передышками. Теперь они должны решать задачи, некогда распределенные между многими бастионами и фортами. Теперь от них зависит больше, чем они способны выдержать, и поэтому они скорее будут углублять, а не смягчать опасения, побудившие ищущих безопасности бежать к ним, чтобы укрыться.

Новое одиночество тела и сообщества — результат широкого набора конструктивных изменений, относящихся к категории текучей современности. Одно из изменений в этом наборе имеет, однако, особую важность: отказ государства от всех главных аксессуаров роли основного (возможно, даже монопольного) поставщика уверенности и безопасности и логически вытекающее из этого отказа поддерживать стремление своих граждан к уверенности/безопасности.

После национального государства

В современную эпоху нация была «еще одним лицом» государства и основным орудием в его претензиях на верховную власть над территорией и ее населением. Доверие к нации и ее привлекательность как гарантии безопасности и долговечности в значительной мере были основаны на тесной связи с государством и — через государство — с действиями, нацеленными на достижение уверенности и безопасности граждан на длительной, заслуживающей доверия, коллективно обеспеченной основе. В новых условиях едва ли можно что–то получить от тесных связей нации с государством. Государство не может ожидать многого от мобилизующего потенциала нации, в котором само все меньше нуждается по мере того, как массовые армии, состоящие из призывников, сплоченных лихорадочно укрепляемым патриотическим безумием, заменяются элитными и бесстрастными профессиональными высокотехнологичными подразделениями, в то время как богатство страны измеряется не столько качеством, количеством и моральным состоянием ее рабочей силы, сколько привлекательностью страны для хладнокровных наемных сил мирового капитала.

В государстве, что больше не является безопасным мостом, ведущим за пределы индивидуальной смертности, призыв жертвовать индивидуальным благополучием, не говоря уже об индивидуальной жизни, ради сохранения или бессмертной славы государства кажется пустым и все более странным, если не смешным. Многовековой «роман» нации с государством приближается к концу; но речь идет не столько о разводе, сколько о замене основанного на безоговорочной верности брачного союза договоренностью о «проживании вместе». Партнеры теперь свободны вести поиски в других местах и вступать в иные союзы; их партнерство — это больше не обязательный паттерн надлежащего и приемлемого поведения. Мы можем сказать, что нация, обычно использовавшаяся как замена отсутствующей общности интересов в эру Gesellschaft, теперь возвращается к оставленной позади Gemeinschaft в поиске образца для подражания, по которому она будет моделировать себя. Институционные подпорки, способные скреплять нацию, все больше представляются как работа типа «Сделай сам». Именно мечты об уверенности и безопасности, а не их прозаичное и однообразное предоставление должны побудить беззащитных людей собираться под крыльями нации в погоне за упрямо неуловимой безопасностью.