Техасский рейнджер - [113]

Дьюан не мог в это поверить. Но выход был однозначен, без вариантов. То, чего он так боялся многие годы, стало чудовищной реальностью. Самоуважение, чувство собственного достоинства, остатки чести, за которые он цеплялся во время изгнания, — все это мгновенно слетело с него, словно чешуя. Он остался голый, с обнаженной душой — душой Каина. С тех пор, когда на нем было выжжено первое клеймо, он был обречен. Но теперь, когда его израненная кровоточащая совесть оказалась бессильной перед его хищным тигриным инстинктом, он погиб. Это были его слова. Он сам признал это. И как последний смертельный удар, довершающий его полное уничтожение, душа, которую он презирал, внезапно дрогнула и затрепетала при мысли о Рей Лонгстрет.

Теперь наступила настоящая агония. Поскольку он не сможет предусмотреть всех случайностей предстоящей роковой схватки… поскольку весь его быстрый и смертоносный талант будет занят Поггином, возможно, впустую… поскольку за Поггином будут стоять меткие стрелки, за каждым из которых он не сможет уследить… то встреча, по всей вероятности, станет концом Бака Дьюана. Разумеется, это не имело никакого значения. Но он любил девушку. Он жаждал ее! Вся ее нежность, ее пылкость, ее мольбы возвратились, чтобы мучить и терзать его.

Неожиданно дверь распахнулась, и Рей Лонгстрет вошла в комнату.

— Дьюан, — тихо сказала она. — Капитан Мак-Нелли послал меня к вам.

— Вам не следовало приходить сюда, — сухо ответил Дьюан.

— После того, что он мне сказал, я бы все равно пришла, хотел он этого или нет. Вы оставили меня… всех нас… в растерянности. Я даже не успела поблагодарить вас. О, как я вам благодарна, от всей души! Вы поступили благородно. Отец совершенно потрясен. Он не ожидал от вас так много! И он будет верен своему слову. Но, Дьюан, меня предупредили, чтобы я поторопилась, а я так эгоистично трачу время!

— Тогда уходите… оставьте меня! Незачем меня расстраивать перед отчаянной игрой, которая вот-вот начнется!

— Неужели она обязательно должна быть отчаянной? — прошептала она, подходя к нему поближе.

— Да; иначе быть не может.

Мак-Нелли прислал ее, чтобы она уговорила его; в этом Дьюан был уверен. И он чувствовал, что пришла она по собственному желанию. Глаза ее, темные, встревоженные, прекрасные, излучали свет, которого Дьюану никогда до сих пор не приходилось видеть.

— Вы собираетесь принять на себя безумный риск, — сказала она. — Позвольте мне просить вас не делать этого. Вы сказали… что хорошо относитесь ко мне, и я… о, Дьюан!.. неужели ты… не понимаешь?

Тихий голос, глубокий, нежный, как звук старой струны, прервался и замолк.

Дьюан испытал неожиданно потрясение и на секунду утратил способности что-либо соображать.

Она шагнула к нему, она раскрыла свои объятия, и волшебное очарование ее глаз затуманилось завесой слез.

— Боже мой! Неужели я могу для вас что-нибудь значить? Неужели вы… любите меня? — воскликнул он, внезапно охрипнув.

Она приблизилась к нему, протянув руки:

— Конечно, да!.. Да!..

Быстро, как молния, Дьюан заключил ее в свои объятия. Он стоял неподвижно, тесно прижимая ее к себе, впитывая тепло ее трепещущей груди, нежность ее сомкнувшихся рук, как плоть и кровь реальности, способной победить ужасный мистический страх. Он ощущал ее, и могущество этого чувства оказалось на мгновение сильнее всех одолевавших его демонов. И он припадал к ней губами так, словно она была его душой, его силой на земле, его надеждой на небесах.

Единоборство сомнений прекратилось. Он как бы вновь обрел способность видеть. И его поглотила нахлынувшая волна чувств, нежных и полнокровных, крепких, как опьяняющее вино, глубоких, как сама природа, великолепных и ужасных, как блеск солнца для узника, долгое время просидевшего во мраке. Он был изгоем, странником, профессиональным стрелком, жертвой случайных обстоятельств; он утратил многое и пережил больше, чем смерть, в результате этих утрат; он опускался все ниже и ниже по бесконечной кровавой тропе, душегуб, преследуемый беглец, чье сознание медленно и неизбежно замыкалось вокруг инстинкта выживания и мрачного отчаяния. И вот теперь, держа в своих объятиях любимую женщину, прижимая к себе ее упругую грудь, в этот момент почти полного воскрешения из мертвых он сгибался под ураганом страстей и радостей, доступных только тем, кто, как и он, пережил так много.

— Вы любите меня… немного? — неуверенно прошептал он.

Он склонился над ней, глядя в темную глубину се влажных огромных глаз.

Короткий смешок, похожий на рыдание, вырвался из ее груди, и руки девушки обхватили шею Дьюана:

— Немного! О, Дьюан… Дьюан… очень даже много!

Губы их встретились в первом поцелуе. Сладость и пылкий жар его показался Дьюану таким новым, таким необычным, таким неодолимым! Его больное и изголодавшееся сердце затрепетало сильными и частыми ударами. Отверженный изгнанник впервые ощутил потребность в любви. И он полностью отдался этому захватывающему моменту. С закрытыми глазами, с разрумянившимся лицом, она отвечала ему встречным поцелуем, нежными прикосновениями, пока, израсходовав свои чувства и силы, не склонилась на его плечо.