Течёт река… - [5]
В четырнадцать лет Павел Кузьмин покинул дядин дом и поехал, накопив на дорогу деньги, в Тамбов, где принят был в сельскохозяйственное училище, которое и окончил, приложив все силы и старание. Это помогло ему в дальнейшем при поступлении в Сельскохозяйственную Академию в Москве, где стал он студентом лесного факультета, по завершении которого получил диплом инженера-лесовода. Работал в Леспроекте в Москве, проводя по много месяцев в году в экспедициях — то в лесах северных областей (Архангельской, Вятской, Пермской), степях Башкирии, то в Тульских засеках близ Ясной Поляны, то на Украине на берегах рек Тетерев и Коростень. Ездил и в другие места. Там набиралась группа рабочих, вместе с которыми приехавшие из Москвы прокладывали просеки, вели необходимые подсчёты и расчёты, учитывая утраты и выявляя состояние лесов, а потом все это оформлялось уже в Москве в зимние месяцы, в систему документов. Часто подводимые результаты не нравились начальству, отчего были у отца неприятности, связанные с его отказами от подтасовок. Переживал он всё это молча, в особые разговоры по этому поводу не вдаваясь, но всегда твердо зная, что со стороны жены своей поддержан будет, что и придавало ему силы. Здоровья он был не очень крепкого, что, верно, передалось ему от родителей. Жизнь в лесу его от многого оберегала, но всё же уже в молодые годы страдал он от язвы. Залеченная в конце 20-х годов, она вновь открылась в 30-е годы, а потом — уже после операции — отец хоть и поправился, но здоровье было подорвано. Инвалидом он стал за несколько лет до пенсионного возраста.
Мать моя, Нина Фёдоровна Кузьмина-Сыромятникова родилась в 1901 году на Волге в селе Новодевичьем, недалеко от Симбирска (Ульяновска), но уже в младенчестве была привезена в город Сызрань, где и обосновалась на долгие годы вся их семья. Отец её — Сыромятников Фёдор Александрович — происходил из крестьян, но на земле не работал. В Сызрани получил он место в казённой винной лавке, находившейся на Московской улице в доме № 33. При лавке была и квартира, в которой жила его семья — жена Екатерина Ильинична (в девичестве Чернеева) и дети: дочери Нина, Надежда (умершая в 19 лет), Валентина, Зоя и сын Виктор. Дом 33 на идущей от железнодорожного вокзала Московской улице стоял на своём месте до 1997 года. Тогда я его видела в последний раз, побывав в Сызрани. Но был он окружен уже вплотную новостройками и вид у него был жалкий: крыльцо в пять ступеней покосилось, окна скривились. Над крыльцом тем не менее все ещё просматривались когда-то написанные буквы, оставшиеся от слов «лавка» и «винная».
Моя ещё молодая бабушка — Екатерина Ильинична — со своими детьми. Слева направо: Надежда, Зоя, Нина (моя будущая мама), Виктор и Валентина (1917–1918 г.)
Слыхала когда-то, что жалованье, которое получал дед в казённой винной лавке, было в тридцать шесть рублей в месяц. Сам он был человеком степенным и в меру религиозным. Водкой не злоупотреблял никогда, позволяя себе лишь иногда опрокинуть стаканчик. Войдя в дом, всегда осенял себя крестом перед иконами и теплившейся перед ними лампадой. Старшие дочери его — Нина и Надежда учились в Сызранской гимназии. Мать моя её окончила, младшие дети в гимназии не учились. После революции дед работал на винном заводе в Сызрани. Здесь же, на территории завода, в казённой квартире жила его семья. Потом он был счетоводом в колхозе, а во второй половине 30-х годов служил в городском банке бухгалтером. Умер в 1940 году от сердечного приступа. Было ему 69 лет.
Бабушка Екатерина Ильинична была лет на десять моложе мужа. Происходила она из семьи мелких торговцев. Отец её Илья Чернеев имел скобяную лавку на сызранском базаре. Замуж её выдали совсем молодой. Образования у неё никакого, кроме трёх классов школы, не было (дед Фёдор кончил четыре класса сельской школы), но была у неё неискоренимая страсть к чтению, и всем внукам своим она без устали читала вслух накопившиеся в доме и хранившиеся в огромном сундуке книги — в основном русских классиков. С особым выражением читала она рассказы Лескова и стихи Лермонтова. Над рассказом «Некрещеный поп» и над «Очарованным странником» проливала слёзы, тронутая до глубины души не только историей героев, но и красотой, удивительной красотой повествования, самого рассказа. Была она добра и наивна, смешлива и отзывчива, пироги и ватрушки пекла замечательные. Мужа своего почитала, но ничуть не боялась, проявляя натуру свою вполне свободно, что всегда создавало в доме атмосферу уюта и надежности.
Своего дома у дела и бабушки никогда не было, жили они, как уже было сказано, или на казённых квартирах, или снимали себе жильё. Последние годы, когда дед работал в колхозной конторе и в городском банке, они снимали полдома на Почтовой улице (потом ул. Сталина, потом снова Почтовая) в доме № 95. Маленький домик напротив Александровского сада в конце Почтовой на углу с Проломной улицей.
Мои родители — Нина Фёдоровна Кузьмина-Сыромятникова и Павел Иванович Кузьмин. 1924 г.
Мама моя, окончив гимназию, оставалась некоторое время в Сызрани. В конце Первой мировой войны и во время гражданской работала медсестрой в госпитале, отучившись недолго на курсах. Сызрань не раз переходила то к красным, то к белым. Через город двигались войска — на Восток и на Запад. Проходили здесь чехи. Бывали латыши (помню, что вспоминала бабушка латышей-студентов). Где-то в начале 20-х годов во время студенческой практики оказался на берегах Волги Павел Кузьмин. В это время и состоялось знакомство моих родителей. Павел уехал кончать обучение в Москве, а вскоре отправилась в Москву и Нина Сыромятникова, поджидаемая там своим будущим мужем. В Москве они встретились, должно быть, в 1923 году. Снимали угол. Отец, окончив Сельскохозяйственную Академию, получил место и работал. Мать тоже начала с того, что получила должность воспитателя беспризорных детей и подростков, которыми была наводнена в те годы Москва. Их собирали по чердакам и подворотням, греющихся возле котлов на ночных улицах, промышляющих на вокзалах и рынках. Отправляли в приюты, а сначала отмывали в банях, сбрасывали лохмотья, одевали во что могли. Ей нравилось это, хотелось помогать, спасать ребятишек.
