Течение Алькионы - [28]

Но отсчет достиг нуля, и времени на размышления у меня уже не было. Только рефлексы и интуиция. Нагрузка перераспределилась к ограничителю, и импульс резко бросил нас через барьер без фазовой вспышки. Каждое мгновение корабль оставался устойчивым. Плазма поддерживалась в совершенстве. Немедленно я успокоил распределяющее поле. Напор возрастал у меня в руках. В тахионном реверсе скорость возрастала экспоненциально, по мере того, как я изменял эффективную массу. Я расслабился, на пяти тысячах дал кораблю возможность двигаться равномерно. Он лег на трассу и вскоре мы были в открытом пространстве.

Я откинулся назад и закрыл глаза.

— Он движется намного быстрее, чем в прошлый раз, — услышал я голос дель Арко с большого расстояния. Меня охватило искушение изменить гравитационное поле в надежде, что он не успеет пристегнуться в кресле.

— Комментарии оставьте на потом, — сказал я. — Он будет делать то, что ему скажут.

Больше он ничего не сказал. Я осторожно отсоединил от себя капор, снял шлем, контакты с основания шеи. Расстегнул привязной ремень, но кресла не оставил. Настоящие пилоты никогда этого не делают, пока их корабль в космосе — только жокеи на стандартных линиях.

— Пусть кто-нибудь принесет мне чашку кофе, — сказал я.

На какое-то время всем стало неловко от мысли дублировать стюарда. Палец, в конце концов остановился на Джонни. Ив даже на мгновение не подумала, что место женщины в космосе — на кухне.

Я пристально оглядел приборы, но все было таким, каким ему и надлежало быть.

— Ну? — спросил дель Арко.

На мгновенье я задержался с ответом.

— Теперь о'кей, — наконец сказал я.

Он был неимоверно горд за свой корабль, но старался не показывать этого слишком явно. Я же не собирался впадать в энтузиазм и разыгрывать представление в честь достоинств и возможностей корабля.

Пока мы оставались в пределах солнечной системы, я не мог использовать всех возможностей "Хохлатого Лебедя" для движения в глубоком пространстве. Постепенно я увеличивал скорость, сжимая приборы управления в руке и ожидая подтверждения Ротгара о вероятности колебания плазменного поля и угрозы потерять его прямоточность. В дальнейшем я уменьшил релаксационную сеть для того, чтобы облегчить манипуляции. Сопротивление управляющего рычага было жестко фиксированным, но он мог перемещаться только на 150 градусов и не отвечал требованиям на скорости выше двенадцати тысяч. После этого предела требовалась точность и осторожность в управлении. Он был уже на скорости, превышающей сорок семь тысяч — и я все еще полагал, что он по-прежнему будет хорошо подчиняться управлению когда предположения стали сбываться. Поле начало испаряться. Я вернулся назад, к тридцати тысячам, и выждал. Ротгар не произнес ни слова. Вероятно, баланс плазмы он мог удержать на любой скорости… Предел был определен исключительно непрерывностью поля, которое было детерминированным из-за конструкции двигателя. Он был раз в десять быстрее, чем любой другой масс-релаксационный корабль, о котором я когда-либо слышал.

Дель Арко, видя, что я снова оставил управление, приблизился и стал тщательно приглядываться к показаниям приборов.

— Отойдите, — сказал я. — И помолчите. — Он молча отошел.

— Все в порядке? — спросила Ив шепотом, стараясь не беспокоить меня. Должно быть, он кивнул в ответ, потому что не сказал больше ничего, и она тоже не нарушила молчания.

Я снизил ход до двадцати тысяч, остановившись для обдумывания положения, а затем решил не впадать в амбицию. Снизил скорость еще на десять тысяч.

— Это испытание, — сказал я. — Сидите, застегнувшись, а если понадобится отлучиться, то не пугайтесь падения силы тяжести.

Я дождался щелчка застежек, а затем повернулся к приборам.

— Готов, Ротгар? — спросил я.

— Несомненно.

— Теперь слушай внимательно. — Я говорил в микрофон преувеличенно четко.

— Я собираюсь вывести корабль на трассу по нормальной дуге. А затем собираюсь принять более крутую траекторию. Если мы дернемся, закувыркаемся или закрутимся, я хочу, чтобы ты добавил столько плазмы, сколько мы сможем получить. Храни это движение превыше всего. Меня не волнует, как много напора мы потеряем, как долго поле будет оставаться целым. Когда у нас настанут небольшие неприятности, я выведу корабль по касательной. Понятно?

— Давай, — ответил он

— О'кей, я нагружу управление до предела и буду держаться до конца, чтобы выяснить, на какую мощность мы можем принять. Начинаю.

Я сделал паузу, собирая свое мужество, как и сосредоточенность. То, что я собирался сделать, было невозможно сделать на любом другом корабле. Может быть, на этом тоже.

Я подал энергию и поддерживал ее протекающей через нервную сеть. Осмотрев приборы внутри капора, я перевел взгляд, сфокусировав его на круге смутного звездного света, который был единственным, что я мог видеть в туннеле темноты.

Я позволил своим органам осязания распространиться при посредстве электродных контактов до тех пор, пока не стал уверен, что чувствую каждый синапс корабля. Я не мог ощущать их по отдельности, только как полную систему.

Мои руки выросли в огромные крылья, позвоночник стал длинным корабельным шпангоутом, ноги стали стабилизаторами, пах — атомными реакторами, сердце — релаксационной сетью, обернутой вокруг двигателя, мои легкие — внутренним корабельным пространством.