«Тебя, как первую любовь» (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение) - [22]

В поэтическом таланте своем он вовсе не уверен и часто мучается тяжелыми сомнениями. Он делится ими с Дельвигом: "как дым, исчез мой легкий дар", с Илличевским: "мои стихи пускай умрут", с Горчаковым:

Душа полна невольной, грустной думой; Мне кажется: на жизненном пиру Один с тоской явлюсь я, гость угрюмый, Явлюсь на час - и одинок умру.

В послании товарищам "Прощанье" он говорит о разных дорогах, жизненных путях, их ожидающих:

Разлука ждет нас у порогу,

Зовет нас света дальний шум,

И всякий смотрит на дорогу

С волненьем гордых, юных дум.

Иной, под кивер спрятав ум,

Уже в воинственном наряде

Гусарской саблею махнул...

Иной, рожденный быть вельможей,

Не честь, а почести любя,

У плута знатного в прихожей

Покорным шутом зрит себя...

Что касается самого поэта, "во всем судьбе послушного", "беспечной лени верного сына", то он просит друзей оставить ему "красный колпак" фригийскую шапочку французских революционеров, символ свободы и единства.

Равны мне писари, уланы,

Равны наказ и кивера,

Не рвусь я грудью в капитаны

И не ползу в асессора;

Друзья! немного снисхожденья

Оставьте красный мне колпак.

Пока его за прегрешенья

Не променял я на шишак...

"ДРУЗЬЯ МОИ..."

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он как душа неразделим и вечен

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

(А. ПУШКИН. "19 ОКТЯБРЯ". 1825 г.)

"...Поверьте, что на свете пег ничего более верного и отрадного, нежели дружба и свобода".

(А. ПУШКИН, ИЗ ПИСЬМА П. А. ОСИНОВОЙ, 1825 г.)

Трудно вообразить себе "живого" Пушкина, не рассказав о его друзьях. Дружбой освящена - освящена, иначе не скажешь! - вся его жизнь и вся его поэзия. Берусь утверждать, что никто из русских поэтов не воспел так дружбу, как Пушкин. И никто не сказал о неверной дружбе столько горьких слов!

Потребность в постоянном дружеском общении развилась в нем в настоящую духовную жажду, и ни от чего он так остро не страдал, как от долгой разлуки с друзьями. И как бурно, по-детски искренне радовался он встрече с ними. Как щедро дарил им себя, свое сердце. Как трогательно умел он восхищаться друзьями, как полно жил их радостями и невзгодами. Как отзывчив он на каждое искреннее проявление дружеского участия и как сторицей вознаграждает каждый сердечный дружеский порыв!

Анна Керн: "Я заметила... что в нем было до чрезвычайности развито чувство благодарности; самая малейшая услуга ему или кому-нибудь из его близких трогала его несказанно"2.

Пушкина явственнее всего представляешь себе в окружении пестрой толпы друзей, приятелей, просто знакомых. Все это вокруг него беспрестанно шумело, шутило, крутилось, заражалось его смехом, остротами, выходками. Когда же он оказывался в уединении, то к друзьям и приятелям летели стаями письма с трогательными дурашливыми обращениями и признаниями, с шутливыми прозвищами:

"Здоров ли ты, моя радость; весел ли ты, моя прелесть", "Напишешь ли мне, мой холосенький" (П. Б. Мансурову). "Милый друг... ты один изо всех моих товарищей... вспомнил обо мне.. " (Я. Н. Толстому). "Мне скучно, милый Асмодей, я болен, писать хочется - да сам не свой", "Прощай, моя прелесть" (П. А. Вяземскому). "Где и что Аипранди? Мне брюхом хочется видеть его" (Ф. Ф. Вигелю). "Милый мой Кривцов, помнишь Пушкина?.. Все мы разбрелись. Все мы переменились. А дружба, дружба..."

(Н. И. Кривцову).

"...Постарайся увидеть Никиту Всеволожского, лучшего из минутных друзей моей минутной младости. Напомни этому милому, беспамятному эгоисту, что существует некто А. Пушкин, такой же эгоист и приятный стихотворец" (А. А. Бестужеву). "Брат, обнимаю тебя и падам до ног [Падам до ног (польск.) припадаю к ногам.].

Обнимаю также и алжирца Всеволожского" (Л. С. Пушкину). "Милый мой поэт... Что не слышно тебя!" (П. А. Плетневу). "Что Карамзины?

я бы к ним писал, но боюсь приличия - а все люблю их от всего сердца"

(П. А. Вяземскому).

У Пушкина чуть ли не все - "милые друзья", всех он готов обнять в своем сердце. В его письмах крайне редко встретишь слова неприязни к кому-либо, тем паче ненависти. Даже заведомых своих недоброжелателей он готов всегда простить, готов пойти на мировую...

"...Пушкин был застенчив и более многих нежен в дружбе", - говорил о нем П. А. Плетнев. "Я не встречал людей, - вторит ему Н. М. Смирнов, которые были бы вообще так любимы, как Пушкин; все приятели его делались скоро его друзьями. Он знакомился скоро, и, когда ему кто нравился, он дружился искренно. В большом кругу он был довольно молчалив, серьезен, и толстые губы давали ему вид человека надувшегося, сердитого; он стоял в углу, у окна, как будто не принимая участия в общем веселии. Но в кругу приятелей он был совершенно другой человек; лицо его прояснялось, он был удивительной живости, разговорчив, рассказывал много, всегда ясно, сильно, с резкими выражениями, но как будто запинаясь и часто с нервическими движениями, как будто ему неловко было сидеть на стуле... Когда он был грустен, что часто случалось в последние годы его жизни, ему не сиделось на месте: он отрывисто ходил по комнате, опустив руки в карманы широких панталон, и протяжно напевал "грустно! тоска". Но анекдот, остроумное слово развеселяли его мгновенно: он вскрикиг.ал с удовольствием "славно!" и громко хохотал.