Театр ужасов - [16]
– Ну, такое дело надо обмыть. – И с воодушевлением повернулся к озадаченной буфетчице.
Взяли бутылку «Резервы», сели за столик. Эркки нетерпеливо откупоривал бутылку, работал штопором, который нам выдала растерянная буфетчица, он кряхтел и поглядывал на меня с прищуром. Его распирали восторги, его грудная клетка вздымалась, едва справляясь с дыханием, он даже крякал. Я понимал: Эркки хочет что-то сказать необычное, хочет что-то предложить, чем-то удивить, что-нибудь соврать, присочинить. Я видел, что в нем бродят самые противоречивые силы, и меня охватило знакомое волнение.
Вот он, думал я, глядя на Эркки, человек карнавала! Многоликий, насмешливый, игривый. Волосы пучками, бородка рыжеватая щеткой вперед, нос картофелиной, из ноздрей волоски рыжие выглядывают. Зато глаза – пронзительно-небесные, и в них, как чайка на волне, печаль затаилась балтийская.
Теперь он поседел, но волос не поредел, все такой же плотный, как у бобра. На лице стало больше морщин, но все они складываются в знакомую улыбку, от которой у меня легко на душе, и я чувствую себя моложе.
– Ну, давай до дна! – сказал он, мы выпили, и он сразу наполнил бокалы. – Чего сидеть, давай еще по одному! – Я подумал, что сейчас напьемся и начнем дурить, как тогда, на улице Нафта, мы разнесли к черту квартиру, которую я снимал. Наверное, он тоже припомнил все те чудачества, глядя на меня. Он странно улыбался, сам себе говорил «Да, да… ну и ну». Наконец, покачал головой и спросил: – Ну, как дела-то?
– Не так уж и плохо, – сказал я, – в сравнении с делами одного моего знакомого, с которым я только что выпил в сквере Таммсааре, у меня все просто отлично! Вот у него все плохо, он бизнес потерял в России, все ухнуло…
– Ай, ай, говоришь, старого знакомого встретил? – заговорил Эркки своим привычным напевом, с которым никто больше не говорит у нас. – Выпили на скамейке в сквере Таммсааре? Ну-ну, тогда, действительно, не все так плохо, не все так плохо… Мы с мамой в том сквере часто встречались… Она мне снилась недавно… царство ей небесное! А что твоя? Как она? Все еще мучается, по земле этой проклятой бегает? Туда-сюда с авоськами небось, а? Бедная… Эх, бедные женщины! Все-то им достается – то муж-мучитель, то сын-дурак, да? Ха-ха-ха! Что это у тебя? Мать тебе кешарок собрала, что ли? Чай, не на лыжах?..
– Нет, нет, это пустой пакет…
– Ой-ой-ой! Стой-постой, пакет пустой! – послышался посторонний писклявый голосок.
Это было так неожиданно, что я оглянулся. Рядом с нами никого не было. Может, за соседним столиком?.. Я скользнул по нему взглядом – все столики вокруг были заняты добропорядочными людьми, какие обычно ходят в библиотеку, никто на нас даже не смотрел. Между тем, пока я озирался, из-под мышки Эркки показалась маленькая полицейская фуражка и глазастая тряпичная мордочка. Это был кукольный полицейский Пауль, и он говорил что-то о штрафе за употребление алкоголя в общественных местах… Я все понял: опять Эркки меня разыграл! Я уже не раз попадался, но за пять лет успел позабыть, что с некоторых пор он стал вентрологом. Как-то, лет десять тому назад, ему подарили куклу полицейского, в шутку он назвал ее Паулем, повеселил гостей и на том не остановился. «В детстве увлекался, – рассказал он. – Дай, думаю, попробую, авось что выйдет». Придумал с десяток диалогов и шатался повсюду, – в основном его приглашали к детям и пенсионерам. «Копейка рубль бережет, а для меня потеха». Репертуар у него был обширный, хотя и грубоватый, в духе ярмарочного шутовства. Он импровизировал, не любил наперед продумывать выступления, редко что-то записывал в тетрадки, потому что по рассеянности терял их. Кроме Пауля были другие: кукла финского заблудшего туриста, каких пруд пруди на улицах Таллина в летние жаркие дни; русская проститутка с бензоколонки, пероксидная, с хриплым матерком; позже к ним добавилась кукла психоаналитика Константина, на мой взгляд, самая сочная персона, обладающая богатым потенциалом, но, к сожалению, наименее проработанная. Эркки неоднократно ко мне обращался за помощью, я написал несколько диалогов, но, по его словам, в них не хватает фишечки.
– Эх! – вздохнул Пауль. – Вот она, доля писательская: пустой пакет, книги, распитие алкоголя на улице… Какой плотный график! Какой занятой человек!
– Да, – сказал я кукле, подыгрывая, – сам удивляюсь: безработный, а дел невпроворот. Я тут в отель пытался устроиться, так мне сказали, что я слишком старый, представляешь! Слишком старый… Мне и пятидесяти нет!
Эркки вздохнул.
– Чувак, пойми, так и есть! В этой стране мы с тобой уже старики…
Выпили.
– Ну, а ты как? Что делаешь в библиотеке?
– То же, что и ты, – сказал он, пряча куклу. – Ем-пью. Смотри, какие цены! Как в нормальном мире. Одно слово – библиотека. Рассольник за евро сорок, видал? Два евро за бокал вина! Ты подумай! Кофе – евро! Где еще в центре так дешево поешь-выпьешь? Я теперь в центре живу, готовить не люблю, зашел сюда, поел-выпил на десять евро, пошел дальше, все дела! Удобно!
Последний раз, когда я его встретил, он открывал свой магазинчик и сотрудничал с польскими производителями видеоигр.
Герои плутовского романа Андрея Иванова, индус Хануман и русский эстонец Юдж, живут нелегально в Дании и мечтают поехать на Лолланд – датскую Ибицу, где свобода, девочки и трава. А пока ютятся в лагере для беженцев, втридорога продают продукты, найденные на помойке, взламывают телефонные коды и изображают русских мафиози… Но ловко обманывая других, они сами постоянно попадают впросак, и ясно, что путешествие на Лолланд никогда не закончится.Роман вошел в шортлист премии «РУССКИЙ БУКЕР».
Синтез Джойса и Набокова по-русски – это роман Андрея Иванова «Аргонавт». Герои Иванова путешествуют по улицам Таллина, европейским рок-фестивалям и страницам соцсетей сложными прихотливыми путями, которые ведут то ли в никуда, то ли к свободе. По словам Андрея Иванова, его аргонавт – «это замкнутый в сферу человек, в котором отражается мир и его обитатели, витрувианский человек наших дней, если хотите, он никуда не плывет, он погружается и всплывает».
Харбинские мотыльки — это 20 лет жизни художника Бориса Реброва, который вместе с армией Юденича семнадцатилетним юношей покидает Россию. По пути в Ревель он теряет семью, пытается найти себя в чужой стране, работает в фотоателье, ведет дневник, пишет картины и незаметно оказывается вовлеченным в деятельность русской фашистской партии.
Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде.
Сборник «Копенгага» — это галерея портретов. Русский художник, который никак не может приступить к работе над своими картинами; музыкант-гомосексуалист играет в барах и пьет до невменяемости; старый священник, одержимый религиозным проектом; беженцы, хиппи, маргиналы… Каждый из них заперт в комнате своего отдельного одиночества. Невероятные проделки героев новелл можно сравнить с шалостями детей, которых бросили, толком не объяснив зачем дана жизнь; и чем абсурдней их поступки, тем явственней опустошительное отчаяние, которое толкает их на это.Как и роман «Путешествие Ханумана на Лолланд», сборник написан в жанре псевдоавтобиографии и связан с романом не только сквозными персонажами — Хануман, Непалино, Михаил Потапов, но и мотивом нелегального проживания, который в романе «Зола» обретает поэтико-метафизическое значение.«…вселенная создается ежесекундно, рождается здесь и сейчас, и никогда не умирает; бесконечность воссоздает себя волевым усилием, обращая мгновение бытия в вечность.
Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только русский), рассказывающий о неизбежности трагического выбора, любви, ненависти – о вопросах, которые волнуют во все времена.
Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
В 1000 и 1001 годах в геолого-исследовательских целях было произведено два ядерных взрыва мощностью 3,5 и 10 килотонн соответственно.
«Сталинград никуда не делся. Он жил в Волгограде на правах андеграунда (и Кустурица ни при чем). Город Иосифа не умер, а впал в анабиоз Мерлина или Артура. То тут, то там проступали следы и возникали звуки. Он спал, но он и боролся во сне: его радисты не прекращали работу, его полутелесные рыцари — боевики тайных фемов — приводили в исполнение приговоры, и добросовестный исследователь, знаток инициаций и мистерий, отыскал бы в криминальной газетной хронике закономерность. Сталинград спал и боролся. Его пробуждение — Белая Ротонда, Фонтан Дружбы, Музкомедия, Дом Офицеров, Планетарий.
«…Вообще-то я счастливый человек и прожила счастливую жизнь. Мне повезло с родителями – они были замечательными людьми, у меня были хорошие братья… Я узнала, что есть на свете любовь, и мне повезло в любви: я очень рано познакомилась со своим будущим и, как оказалось, единственным мужем. Мы прожили с ним долгую супружескую жизнь Мы вырастили двоих замечательных сыновей, вырастили внучку Машу… Конечно, за такое время бывало разное, но в конце концов, мы со всеми трудностями справились и доживаем свой век в мире и согласии…».
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.