Театр тьмы - [40]
– В этом году, – закончила я за Джона, понимая, что его болтовня не просто бред сумасшедшего.
Я боялась себе в этом признаться, но начала видеть логику во всем, о чем рассказывал старик. Единственное, чему я не верила, – его теории о духе, существе, которое разделывалось с журналистками. Абсурд! Легче было поверить в искусного серийного убийцу, который так ловок, что не оставляет после себя следов, чем в паранормальное существо. Даже двигающиеся татуировки не способствовали моей вере в мистику. Я продолжала считать их ухмылки игрой воображения. А что, если джентльмен гипнотизер? А его татуировки – средство подчинять себе людей? Все может быть. Тогда и случай Джона поддавался логическому объяснению.
– Ладно, мистер Райли, хорошо, – вздохнула я. От запахов паба, в котором мы сидели, у меня закружилась голова. Рабочие уже ушли, но запах их пота пропитал заведение. У барной стойки вовсю громыхал старый телевизор. Наш разговор с Джоном не подслушивали. Что было важно – я не хотела бы, чтобы кого-то из нас забрали в психбольницу. – Но при чем тут театр «GRIM»? То, что у его актеров такие же татуировки, как и у вашего загадочного джентльмена, ни о чем не говорит.
– Во-первых, татуировки актеров сильно отличаются от татуировок фанатов. Вы разве не замечали? Некоторые девочки по глупости набивают себе эти метки. Я уверен, они просят мастеров сделать тату под копирку. Но даже первоклассные специалисты не могут повторить оригинал. И ведь все идентично, но… в фанатских картинках нет зла. Вот в чем дело. А во-вторых, Сара, если вы позволите, я начну рассказывать, как связаны тату, джентльмен и актеры по порядку, чтобы не сбиться. Я скажу, при чем тут труппа театра, но позже. Потерпите.
– Хорошо, я внимательно вас слушаю, – вздохнула я, чувствуя, что сегодня вряд ли приеду к Джеймсу вовремя. Но работа была превыше всего. Хотя меня не покидало чувство, что я нарвалась на сумасшедшего.
– Первое представление «GRIM» состоялось 2 апреля 1965 года. Театр юных и талантливых актеров из бедных семей вырос как из-под земли. Никто не знал, кто их инвестор и, главное, художественный руководитель. Думаю, вы представляете, Сара, как происходит театральный дебют? В прессе глава театра рассказывает о себе, труппе и спектаклях, которые они планируют ставить. А тут – ничего. Никакого подготовительного процесса. Только оборванец лет десяти бегал по улицам и приглашал людей посетить новый театр почти за бесценок. Такое недопустимо.
Когда про театр узнали критики, их покоробило отношение его руководителя к культурной братии страны. Они оскорбились, что их не пригласили на первый спектакль, и решили «культурно отомстить». Критики толпами шли в «GRIM», чтобы разнести странный театр в щепки на страницах журналов и газет, но вместо этого боготворили его как самое настоящее Чудо Света. Выходя со спектакля, они забывали обо всех вопросах и нестыковках. «Гении, какие же они гении!» – писали все как один. Подключилось сарафанное радио. Слава театра гремела на всю Англию, пресса заинтересовалась им еще больше. Но его руководитель не показывал лица. С прессой разговаривали актеры. И то говорили образами, без конкретики.
Джон рассказал, что рос в обычной семье работяг, поэтому никогда не ходил по театрам, музеям, выставкам. Все это было чуждо и незнакомо ему. Но 60-е годы оказались революционными для англичан. Выходцы из обычных семей становились звездами, актеры с крестьянскими фамилиями, говорящими об их низшем происхождении, пробивались в кино, девушки стриглись под мальчиков, носили короткие юбки и выходили на протесты. 60-е – странное время. Оно пульсировало жизнью. Пока пожилые англичане с омерзением плевались, молодые устраивали шумные вечеринки. Новый театр был одним из социально-культурных революционеров. Он отвергал все классические устои Англии. Актеры «GRIM» – выродки без образования. Их присутствие в культурной жизни Великобритании и неопровержимый талант оскорбляли консервативных англичан преклонного возраста. Но вместе с тем они не могли противиться ему. Театр гипнотизировал.
– В конце 1964 года у меня появилась девушка – своенравная и взбалмошная Мег. Она была подвержена революционным течениям и как раз весной 1965 года настояла на нашем совместном походе в «GRIM» (на тот момент я о нем еще ничего не знал). Я сразу отказался, понимая, что придется искать костюм, бабочку, приличную обувь. Театр казался мне чем-то далеким, непонятным. Я ведь воспитывался в бедности и не понимал аристократию. Но на мои страхи Мег только рассмеялась и сказала, что я могу идти в старых штанах и футболке. Она тоже собиралась идти в мини-юбке и яркой оранжевой футболке. И не из-за того, что у нее не было платья.
Мег сказала: «Этот театр не тот, в который нужно надевать смокинг. Он проще. Культурная революция, Джон, культурная революция!» Потом она засмеялась. Так я оказался в «GRIM». Его актеры и правда поразили. Я не знал, как им нужно играть, ведь никогда не ходил в театры, но сердце подсказывало – эти парни делают лучше, чем все остальные. И Мег искрилась от восторга. Ее смущало только одно – в труппе не было ни одной девушки, а это сильно огорчало мою прекрасную спутницу. Она стремилась к равноправию полов, даже вступила в общество феминисток. «Что за ненависть к женскому полу», – недовольно говорила она, но все равно тащила меня в этот театр как минимум раз в неделю – в отличие от больших академических театров, в «GRIM» уважали кошелек зрителей. Они были удивительно щедры. Представления явно не окупались. На что живут актеры, я не представлял. Наверное, им не хватало и на хлеб с маслом – не то что на полноценную пищу.
