Театр Шаббата - [149]
Ее последняя ночь. Джинкс позвонила ему утром, после того как Рози уехала на работу: «Оторвался тромб — легочная эмболия. Она умерла». — «Но как же так! Как это случилось!» — «Нарушение кровообращения, постельный режим… Послушайте, это неплохая смерть. Милосердная». — «Спасибо, спасибо. Вы отличная сиделка. Спасибо, что позвонили мне. Когда она умерла?» — «После вашего ухода. Примерно через два часа». — «Ладно. Спасибо». — «Я не хотела, чтобы вы узнали вчера и приехали». — «Она что-нибудь говорила?» — «В самом конце что-то сказала, но по-хорватски». — «Ладно. Спасибо».
Он вез вещи Морти на север, чтобы сохранить их. Завернутый в американский флаг и в ермолке на голове, он ехал в темноте с вещами Морти и с воспоминаниями о последнем вечере Дренки.
— Мой американский любовник пришел.
— Шолом.
— Мой тайный американский друг. — Ее голос был не настолько слаб, но он подвинул стул поближе к кровати, сел рядом с ее катетером, взял ее руку в свою. Теперь они делали это так, ночь за ночью. — Иметь любовника из той страны… Я весь день старалась не забыть, чтобы сказать тебе, Микки… Иметь любовника из страны, в которой… это давало мне ощущение… что я имею дверь открытой. Я весь день старалась не забыть это.
— Имею дверь открытой…
— Морфий плохо действует на мой английский.
— Нам давно следовало подсадить твой английский на морфий. Он лучше, чем когда-либо.
— Иметь любовника, Микки, такого близкого человека, как ты, иметь любовника-американца… мне было от этого не так страшно, что я чего-то здесь не понимаю, что не здесь я ходила в школу… Когда у тебя есть друг-американец, когда он смотрит на тебя с любовью, все в порядке.
— Все в порядке.
— Я не так сильно трушу, когда со мной мой любовник-американец. Вот о чем я думаю сегодня весь день.
— Ты никогда не трусила. Ты всегда была очень храбрая.
Она засмеялась, правда, одними глазами.
— Боже мой, — сказала она, — еще как трусила.
— Чего ты боялась, Дренка?
— Всего. Всего на свете. У меня плохая интуиция… Я живу и работаю здесь очень давно, у меня здесь ребенок вырос, ходил здесь в школу… но моя страна… ну, я ощущала ее на кончиках пальцев. Мне пришлось много работать над собой, пока я изжила свой комплекс неполноценности, пока не исчезло ощущение, что я здесь чужая. Но я разобралась во всех мелочах, и это благодаря тебе.
— В каких мелочах?
— «Я просекаю на верность флагу Соединенных Штатов…» — Я же просто не понимала, о чем это. А наши танцы… помнишь? В мотеле.
— Да, да. «Ку-ку-лизол».
— И знаешь, Микки, «метод пробок и ошибок» — это неправильно.
— Что?
— Да та фраза, помнишь? Джинкс сегодня сказала: «Метод проб и ошибок», и я подумала: «О боже, не пробок, а проб! Матижа тогда правильно написал: проб и ошибок!»
— Правда? Не может быть.
— Ты злой мальчик.
— Практичный, скажем так.
— Мне вдруг сегодня показалось, что я снова беременна.
— Да?
— Мне показалось, что я в Сплите. И что я беременна. И еще там были люди из прошлого. Я в Югославии тоже весело жила. В своем городе, когда была молодая. Понимаешь, там есть римские развалины. Это в центре города.
— В Сплите, да, я знаю. Ты когда-то рассказывала мне, дорогая, очень давно.
— Да. Вилла. Римляне. Император Диоклетиан.
— Это был древний римский город на море. Мы с тобой оба выросли у моря. Мы оба привыкли любить море. Aqua femina.
— Недалеко от Сплита есть небольшой городок, курортное местечко.
— Макарска, — сказал Шаббат. — Макарска и Мадамаска.
— Да, — сказала Дренка, — какое совпадение. Два места, где мне было интереснее всего жить. Там правда было очень интересно. Мы купались. Весь день проводили на пляже, а вечером — танцы. Там у меня в первый раз и было. Иногда мы обедали. Нам подавали суп в таких маленьких мисочках, и вечно проливали на тебя, они были неопытные, официанты. Носили по целому подносу и всегда проливали. Америка была так далеко. Я даже мечтать о ней не могла. Как я могла тогда подумать, что буду танцевать с тобой в мотеле, а ты будешь петь мне эти американские песни. Так тесно приблизиться к Америке. Я танцевала с Америкой.
— Милая, ты танцевала с безработным развратником. С типом, у которого руки — в пятнах времени.
— Нет, ты и есть Америка! Да, да, мой злой мальчик. Когда мы прилетели в Нью-Йорк и выехали на хайвей, так вот что это такое — хайвей, увидели эти кладбища, мимо которых на полной скорости просвистывают машины… Все это меня пугало и подавляло. Я сказала Матиже: «Мне здесь не нравится». И заплакала. Моторизованная Америка, бесконечные машины, машины, машины, неостановимый поток, и вдруг — тихий уголок среди всего этого ада. Такие городки разбросаны тут и там. Все это меня так пугало, было так непохоже на то, к чему я привыкла, так непонятно. Благодаря тебе сейчас все по-другому. Ты знаешь об этом? Теперь я думаю о здешних камнях по-другому, теперь я все понимаю. Теперь мне жаль, что мы с тобой никуда не ездили. Я сегодня весь день жалела об этом, думала о разных местах.
