Театр начинается с выстрела - [31]

Посочувствовав ему, я отошла в сторону и призадумалась. Работа полиции была мне незнакома, частным сыском я тоже не занималась, но здравый смысл еще никто не отменял. И я принялась размышлять, почему Воронцова так жестоко избили именно сегодня, потому что гоп-стоп явно не катит. Кому этот мерзавец мог по-крупному насолить? Отомстили за то, что случилось с Анной? Но кто? Будь кому за нее вступиться, не пришлось бы меня нанимать. К тому же после того как этот гад перед ней на коленях стоял, вроде уже и не за что его бить — покаялся же. Если бы тогда, когда он только начал над ней издеваться, то это было бы объяснимо. Что еще? Родственники жены — за то, что он ей изменяет? Вряд ли. Тогда что же они здесь все собрались? Нет, здесь что-то другое.

Итак, Воронцова нашли в семь, и кровь еще не засохла, значит, избили совсем незадолго перед этим. Но охранник в доме сказал, что обычно он не приезжает домой раньше десяти. Так почему же он вдруг с таким опережением графика прибыл? Конечно, причина может быть самой уважительной: чей-то день рождения, поход в гости или что-то еще в этом духе. А если дело в другом? Я приехала в театр около половины шестого. С охранником и остальными мы с Ковалевой препирались максимум минут пятнадцать, потом я минут за десять все собрала и отдала человеку из «Гардиана». Сколько мы разговаривали с Ковалевой? Где-то полчаса. С главрежем приблизительно столько же. Потом минут десять снова с Ковалевой, и я уехала. Сколько получается? А где-то чуть больше полутора часов. Вот семь часов и получается.

А не мог кто-то из театра позвонить Воронцову и рассказать, что там происходит? Почувствовав, что у него земля горит под ногами, этот мерзавец рванул домой, чтобы, как обычно, отсидеться за спиной у жены. А его возле дома уже ждали или за ним следили и, поняв, куда он едет, опередили и встретили. Черт! Как же мне нужна распечатка звонков с его смартфона! Хотя выход есть: полицейский сказал, что смартфон Воронцова они отдали его жене. Нужно будет придумать, как половчее к ней подъехать, чтобы посмотреть последние звонки. Ладно, это не к спеху, операция еще идет, и время есть.

Гораздо важнее узнать, насколько серьезные травмы у Воронцова и можно ли с ним поговорить — надо же выяснить, что эти сволочи Анне подсунули. Я уже давно поняла, что в больнице, если хочешь что-то узнать, нужно обращаться не к врачам и медсестрам, а к санитаркам — оно и дешевле обходится, и разговаривать с ними проще, потому что гонора у них меньше, а знают они порой больше остальных. Вот и сейчас я, пройдя по коридору, нашла комнату техперсонала и, постучав, вошла. За столом сидели и пили чай две пожилые женщины, брюнетка и блондинка. Пожелав им приятного аппетита, я попросила:

— Вы не выручите меня? — и показала приготовленную заранее купюру в тысячу рублей.

Конечно, для Москвы это уже давно не деньги, но женщины, переглянувшись, решили, что с меня больше не взять — уж больно просто одета.

— Чего надо-то? — спросила блондинка.

— К вам сегодня Воронцова привезли, избили его сильно, сейчас его оперируют, вот я и хотела бы узнать, как он.

— А зачем тебе? — насторожилась брюнетка. — Может, это ты его так?

— К сожалению, не я, — искренне ответила я.

— Не лезь! — остановила ее блондинка. — Девка небось тоже от него подцепила.

— Чего подцепила? — обалдела я.

— Трихомониаз, что ж еще? — усмехнулась она. — Может, его за это и отделали, что заразу разносил.

— Да вы объясните толком, что с ним, — попросила я.

— Врачи говорят, можно считать чудом, что он вообще еще жив, — сказала брюнетка и начала перечислять: — Сломаны нос, нижняя челюсть в двух местах, левая ключица. Трещины шести ребер, костей правого предплечья и левой голени.

— Почки и другие внутренние органы отбиты. Черепно-мозговая травма, сотрясение мозга в тяжелой степени. Передних зубов почти не осталось, — добавила блондинка.

— Но жить будет? — поинтересовалась я, шокированная такими подробностями.

— А это только господь бог знает, — развела руками брюнетка. — Родня у него, как я видела, богатая. Если они его в хорошую клинику перевезут и на лекарства дорогие не поскупятся, то, может, и оклемается.

— Как вы думаете, когда с ним поговорить можно будет? — спросила я, кладя деньги на тумбочку у двери.

— Да ты не слышала меня, что ли? — удивилась брюнетка. — Я же тебе сказала: нижняя челюсть в двух местах сломана. Шины ему наложат, и он до-о-олго будет через трубочку жидкую пищу принимать. Если, конечно, выживет и в себя придет, а этого пока никто не гарантирует — врачам с ним еще возиться и возиться.

Я вышла и призадумалась, как бы мне добраться до смартфона Воронцова, чтобы узнать, кто ему звонил, а кому звонил он. Делать нечего — придется говорить с главой славного семейства Гогуа. Я поставила на подоконник свой ноутбук и отправила тот же кадр, что раньше Воронцову, на свой смартфон, чтобы было что предъявить известному и богатому адвокату. Я не сомневалась, что, увидев милые шалости своего зятя, он станет более сговорчивым и разговорчивым. Обдумав последовательность вопросов и линию поведения, я подошла поближе к этой семье и, поманив к себе молодого парня, спросила: