Театр мыльных пузырей - [8]

– О чём ты? – выдохнула женщина, и по её щеке скатилась первая слеза. Она отчаянно старалась держаться. Она отчаянно старалась показать дочери, что всё ещё может наладиться, что не всё потеряно. Она должна быть сильной ради неё, должна подарить ей веру.

– Опухоль неоперабельна, так ведь? – уже спокойнее произнесла Руби.

– Нет-нет-нет, солнышко… – Карла двинулась было навстречу, но девушка предостерегающе подняла руку.

– Опухоль неоперабельна, – утвердительно сказала она.

Напряжение между ними, казалось, мерцает, до него можно дотронуться, его можно разорвать, в него можно окунуться, будто в мягкий дым.

– Как ты узнала? – прошептала Карла.

– Ты выглядишь не особо обнадеживающе, – прямо ответила Руби. – Я не дура.

– Я не… прости меня. Я просто… я просто хотела, чтобы ты верила. Верила, что можно жить дальше… – Карла прижала руку ко рту, но сквозь нее все равно вырывались всхлипы. – Мне так жаль, солнышко.

Мать вновь потянулась к дочери в надежде обнять её, но та вновь отошла и облокотилась на столешницу.

– Никогда мне больше не ври, – попросила Руби и тут же добавила: – Хотя это будет очень короткое «никогда».

– Руби, доктор сказал, что надежда на выздоровление всё равно есть. Он специалист, на его практике было немало случаев, когда даже самые обречённые выбирались! Если мы попробуем…

– «Хуже не станет», – закончила за маму девушка. – Но я не хочу. Всё равно ведь умру.

– Не говори так, – прошептала Карла. По впалым щекам струились ручейки слёз. – Не поступай так со мной.

Она была совершенно разбита. Куда сильнее, чем дочь, до сознания которой, наверное, еще не дошёл весь смысл. Куда сильнее, чем дочь, которая, так или иначе, хотела покончить со всем этим.

Женщина тяжело опустилась на стул и закрыла лицо руками. Её тело сотрясалось в беззвучном плаче, а Руби всё так же стояла на месте, роняя крупные капли слёз.

– Это мой остаток жизни, – хриплым голосом отозвалась девушка. – Мой остаток жизни, который больше никому не принадлежит. Отдай его мне полностью, я имею на это право. И я проведу его так, как захочу.

Руби Барлоу приблизилась к матери и опустила руку на её плечо, не решаясь обнять. Она не выносила нежности, да и с мамой они никогда не были так близки, так что ей стоил больших усилий даже этот банальный жест.

– Я свихнусь без Лили. Ты же знаешь. Я свихнусь без прогулок ранним утром. Я свихнусь от постоянного общения с врачами и их наставлениями о том, что я должна любить жизнь.

– Хорошо, хорошо… – Наконец согласно закивала Карла, хватая руку дочери и прижимая её к губам.

– Я буду пить таблетки. Просто чтобы ты знала, что я их пью, ясно? Но никаких процедур, – посуровевшим голосом произнесла Руби, пытаясь заглянуть матери в глаза.

– Хорошо, – вновь всхлипывая, кивнула та.

– И мы не будем делать операцию, – уже тише добавила девушка и сразу продолжила, увидев шокированный взгляд мамы: – Я знаю, сколько это стоит, и я не хочу, чтобы ты тратила все свои сбережения на дело, которое заранее обречено.

– Но речь идет о твоей жизни! – Карла вскочила со стула и отчаянно схватила дочь за запястье. На мгновение девушке показалось, что в глазах матери сверкнуло безумие.

– Вот именно! – Руби отдёрнула руку. – О моей жизни! Я не хочу, чтобы после моей смерти ты побиралась на улице, потому что отдала все деньги за человека, который всё равно скоро исчезнет!

– Замолчи! Слышишь, хватит! Ты не понимаешь, ты никогда не поймёшь! Ты не можешь… не смеешь так говорить!

Женщина вновь осела и закрыла лицо руками, уже совершенно мокрыми от слёз.

Руби запустила пальцы в спутанные волосы. Голову переполняли тысячи мыслей, а от отчаянных попыток сдержать слёзы начала болеть голова. Происходящее начинало ей надоедать, ибо она знала, что этого можно было избежать, если бы мама просто согласилась с ней. Но та лишь тряслась в беззвучной истерике и чувствовала, как выстроенный ею мир рушится, как её ребенок буквально отказывается от жизни. Руби отчасти понимала мать, но всё равно считала, что куда лучше дать свободу человеку, который скоро потеряет саму жизнь. Разве можно было назвать это неправильным?

И разве можно назвать неправильными чувства женщины, каждый день наблюдающей за своим совершенно отчаявшимся ребёнком, который засыпает со слезами на глазах и просыпается с желанием исчезнуть? Разве можно судить женщину, осознавшую, что единственный лучик света в её жизни скоро потухнет, забирая с собой всё тепло и надежду?

Разве можно судить девушку, сдерживающую слёзы ради желания казаться сильной и стойкой? Разве можно обвинять в желании умереть девушку, унёсшую с собой несколько жизней?..

«Когда ты умрёшь, закончится не только твоя жизнь, Руби Барлоу. И не только ты сегодня больна…» – сказала себе девушка, вытирая сбежавшую из уголка глаза слезу.

– Я смирилась с тем, что Рак занял место в моём мозгу. Теперь только он решает, сколько мне еще ходить по земле, и, увы, с ним не договориться. Я смирилась, – тихо произнесла Руби и направилась к себе в комнату.

– Ты хотела этого, – внезапно громко и с ноткой злобы отозвалась Карла. – Ты так давно жаждала уйти, но ты никогда не думала обо мне!