Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент - [195]

— Сдается мне, вы становитесь спиритками.

— А вы обедали, майор?

— Благодарение божье, меня сейчас покормила супруга, и не успел я отдохнуть после обеда, как пришла телеграмма от министра внутренних дел с распоряжением возбудить против вас дело, если вы не рассчитаетесь с врачом.

— Но, майор, это же несправедливо, вы же видите, как это несправедливо…

— А хоть бы и несправедливо — там, где вещает бог, помалкивает дьявол…

— Разумеется!.. — воскликнули три сестры со слезами на глазах.

— Мне очень неприятно огорчать вас; итак, вам уже известно: девять тысяч песо, дом или…

По тому, как он встал и зашагал к двери, бесцеремонно повернувшись к ним огромной спиной, спинищей, похожей на ствол сейбы, было видно, что гнусный замысел врача близок к свершению.

Генерал слышал, как плакали сестры. Они заперли входную дверь на засов и щеколду, боясь, что майор вернется. Слезы орошали куриное жаркое.

— Как ужасна жизнь, генерал! Какой вы счастливый, что навсегда покидаете эту страну!

— Чем же они вам угрожают?… — прервал Каналес старшую сестру, которая, не вытирая струившихся ручьями слез, обратилась к сестрам:

— Скажите…

— Тем, что выбросят маму из могилы… — прошептала младшая.

Каналес уставился на сестер и перестал жевать:

— Как это так?

— Вот так, генерал, грозят, что выбросят маму из могилы…

— Но это же неслыханно…

— Что и говорить…

— Да. Вы не знаете, генерал, что врач у нас в деревне подлец высшей марки; нас предупреждали, но все, видно, надо испытать на собственной шкуре; мы с ним связались. Что вы хотите! Трудно представить себе, какие есть гадкие люди…

— Еще редисочки, генерал…

Средняя сестра протянула блюдо, и пока Каналес брал ре-писку, младшая продолжала рассказ:

— Вот мы и поплатились… Его подлая затея состоит в том, что он строит заранее склеп, если у него есть тяжелобольной; ведь родные меньше всего думают о могиле… Наступил момент — так случилось с нами, — и, чтобы не положить маму в сырую землю, мы согласились взять место в его склепе, не зная, чему себя подвергаем.

— Беспомощные, одинокие женщины, — вставила старшая Прерывающимся от рыданий голосом.

— Когда мы увидели счет, генерал, который он прислал, — нам всем троим стало дурно: девять тысяч песо за пятнадцать визитов, девять тысяч песо, этот дом, потому что он, кажется, хочет жениться, или… или… если мы ему не заплатим, как он заявил моей сестре, — это просто ужасно! — чтобы мы убрали нашу «падаль» из его склепа!

Каналес стукнул кулаком по столу:

— Негодяй!

Он снова опустил с размаху руку на стол — зазвенели тарелки, приборы и стаканы; растопырил пальцы и сжал их в кулак, словно хотел задушить не только одного этого бандита с дипломом, а всю социальную систему, которая на каждом шагу пригвождала его к позорному столбу. «И за все это, — думалось ему, — бедному люду обещают царство небесное, за то, чтобы терпеть здесь всех этих подлецов. Нет, хватит! Довольно ждать обещанного царства! Клянусь, что свершу полный переворот, сверху донизу, снизу доверху; народ должен подняться против этого скопища пройдох, титулованных прожигателей жизни, бездельников, которых надо заставить пахать землю. Каждому из нас найдется что уничтожить, сломать, истребить. Чтоб камня на камне не осталось».

Побег был назначен на десять часов вечера — так условились с одним контрабандистом, другом дома. Генерал написал несколько писем; одно, срочное, для дочери. Индеец должен был идти к границе по шоссе под видом носильщика. Долгих прощаний не было. Лошади удалялись, бесшумно ступая по земле копытами, обернутыми в тряпки. Прислонившись к стене, плакали сестры во мраке переулка. У самого въезда на широкую улицу из темноты протянулась рука и остановила лошадь генерала. Послышались шуршащие шаги.

— Ну и напугался же я, — проворчал контрабандист, — даже дух захватило! К счастью, бояться нечего, эти люди идут туда, где доктор, кажется, ублажает серенадой свою зазнобу.

Смолистый факел, горевший в конце улицы, то сближал, то разъединял в языках яркого пламени темные силуэты домов, деревьев и пяти-шести человек, стоявших кучкой под окном.

— Который из них лекарь?… — спросил генерал, сжимая револьвер в руке.

Контрабандист придержал лошадь, поднял руку и пальцем указал на фигуру с гитарой. Выстрел разорвал воздух, и, словно банан, отломившийся от ветви, рухнул наземь человек.

— О-хо-хо!.. Гляди-ка, что наделали!.. Бежим, быстрей! Нас схватят… пошли в галоп!

— Вот… что… все… мы… дол… жны… де… лать… чтоб… навес… ти… поря… док… в стра… не! — проговорил Каналес, подпрыгивая в седле.

Бег лошадей разбудил собак, собаки разбудили кур, куры — петухов, петухи — людей, людей, которые, пробуждаясь, возвращались к жизни нехотя, зевая, потягиваясь, со страхом…

Полицейский дозор подобрал труп врача. Из соседних домов вышли люди с фонарями. Та, в чью честь пелась серенада, слез не лила, а, одурев от страха, полураздетая, с лампой в бледных руках, вперила глаза в черноту преступной ночи.

— Мы уже у реки, генерал; но там, где нам придется переходить, смогут пройти только настоящие мужчины; я прямо вам говорю… Эх, жизнь, быть бы тебе вечной!..

— Долой страх! — воскликнул Каналес, ехавший сзади на гнедой лошади.