Те, кто внизу - [26]

– Это вы, барчук? Что нового? Входите и садитесь.

Луис Сервантес первым делом снял со свечи нагар, потом придвинул к себе кресло без спинки, плетеное сиденье которого было заменено грубой мешковиной. Ножки кресла скрипнули, и вороная кобыла Оторвы, зафыркав, грациозно переступила в темноте.

Луис Сервантес опустился в кресло и сказал:

– Генерал, разрешите доложить о выполнении задания. Вот…

– Слушайте, барчук, я этого вам не приказывал. Мойяуа – почти моя родина. Люди, того и гляди, скажут, что я явился сюда ради этого! – ответил Деметрио, глядя на тугой мешочек с деньгами, протянутый ему Луисом.

Сервантес встал с кресла, присел на корточки рядом с генералом, расстелил на полу сарапе[43] и высыпал из мешочка груду кругленьких идальго[44], сверкавших, словно золотистые угольки.

– Во-первых, генерал, это будет между нами. А во-вторых, кто не знает – куй железо, пока горячо. Сегодня фортуна улыбается нам, а завтра? Подумать о будущем никогда не вредно. Шальная пуля, поскользнулась лошадь, даже обычная простуда – и вот уже вдова с сиротами остались в пишете. Правительство? Ха-ха-ха! Суньтесь-ка вы к Каррансе, к Вилье, к любому из больших начальников да поплачьтесь им насчет своей семьи… Если вам ответят пинком в известное место, считайте, что вам крупно повезло. И они правы, генерал: мы взялись за оружие не для того, чтобы Каррансы и Вильи становились президентами республики, а для защиты священных прав народа, попранных презренными касиками. Ни Вилья, ни Карранса, ни другие не станут испрашивать нашего согласия на оплату услуг, оказанных ими родине; значит, и мы в таких делах ни перед кем не обязаны отчитываться.

Деметрио приподнялся, взял бутылку пива, стоявшую у изголовья, отхлебнул и, прополоскав рот, сплюнул подальше.

– Хорошо же у вас язык подвешен, барчук!

Голова у Луиса закружилась. Ему показалось, что от выплеснутого пива разом начали гнить кучи отбросов, из-за которых место, где отдыхал генерал, походило на форменную помойку. Апельсинные и арбузные корки, кожура бананов, волокнистые косточки манго, огрызки сахарного тростника, объедки мясного пирога с перцем – все это вперемешку с нечистотами ковром устилало пол.

Деметрио машинально перебирал мозолистыми пальцами сверкающие монеты.

Придя в себя, Луис Сервантес вытащил жестяную банку и вывалил оттуда на сарапе кучку медальонов, колец, серег и прочих драгоценностей.

– Слушайте, генерал, вы не находите, что у нас теперь хватит денег, чтобы махнуть за границу и славно повеселиться там в случае, если вся эта заваруха затянется и революция не кончится?

Деметрио отрицательно покачал головой.

– Не согласны? А зачем нам оставаться здесь? Какое дело мы защищаем теперь?

– Этого я не могу объяснить, барчук, а все-таки чувствую: так не к лицу поступать мужчине.

– Выбирайте, генерал, – предложил Луис Сервантес, указывая на разложенные в ряд драгоценности.

– Оставьте все это себе. Я серьезно, барчук. Разве вы не видите, что деньгами меня не соблазнишь? Хотите, скажу правду? Есть у меня глоток вина да девчонка по душе – вот я и самый счастливый человек на свете.

– Ха-ха-ха! Эх, генерал, с какой стати вы тогда терпите подле себя эту змею Оторву?

– Верно, барчук. Она мне самому надоела, но такой уж у меня характер. Никак не соберусь сказать ей, духу не хватает послать ее подальше… Такой уж я уродился. Приглянется мне женщина, а я как тюфяк: не начни она первая крутить со мною, я сам ни за что не решусь. Взять хоть Камилу с того ранчо, – вздохнул Деметрио. – Девушка она некрасивая, а знали бы, как она мне в душу запала…

– Стоит вам слово сказать, генерал, и мы ее живо сюда доставим.

Деметрио лукаво прищурился.

– Клянусь вам, генерал, все будет в порядке.

– Серьезно, барчук? Ну, если вы мне окажете эту услугу, мои часы с боем и золотой цепочкой – ваши, коль они так вам приглянулись.

Глаза Луиса Сервантеса заблестели. Он взял жестяную байку, ссыпал в нее драгоценности, встал с пола и, улыбаясь, попрощался:

– До завтра, генерал! Спокойной ночи!

VII

– А что я знаю? Не больше вас. Генерал мне говорит: «Перепел, седлай своего коня и мою пегую кобылу. Поедешь с барчуком на задание». Ладно, сказано – сделано. Выехали мы в полдень и добрались до ранчо, когда уже темнело. Остановились у кривой Марии Антонии… Что, Панкрасио, сердце екнуло?… Утром меня будит барчук: «Перепел, Перепел, седлай лошадей. Мою оставишь здесь, а сам бери генеральскую кобылу и обратно в Мойяуа. Я тебя скоро догоню». Правда, появился он, когда солнце было уже высоко. Позади него на коне сидела Камила. Он помог ей слезть наземь, и мы усадили ее на пегую кобылу.

– Ну, а как девчонка держалась? – поинтересовался кто-то.

– Так и сияла от радости.

– А барчук?

– Молчал, как обычно: он всегда такой.

– Сдается мне, – невозмутимо заметил Венансио, – что утром Камила по ошибке проснулась в постели Деметрио. Вы Же помните, мы много выпили. Винные пары ударили нам в голову – мы ведь были не в себе.

– При чем тут вино? Об этом дельце у барчука с генералом уговор был.

– Факт! По-моему, этот барчук последняя…

– Не люблю судачить о друзьях за их спиной, – вставил белобрысый Маргарите, – но должен сказать, что из двух невест Сервантеса, с которыми он меня познакомил, одна досталась мне, а другая генералу.