Те, кто уходят - [20]

У него были густые темные брови, крупный, правильный рот и полные губы. Нос прямой, крупнее, чем у его красавицы матери. Каштановые с рыжинкой волосы достались ему не от родителей — точно такой же оттенок был у брата матери Рэйбурна, в честь которого и назвали Рэя, так что, всякий раз получая письмо на имя Рэймонда Гаррета, он уже заранее знал, что пишет ему человек малознакомый. От отца, в юности трудившегося простым рабочим на нефтяной скважине, а впоследствии ставшего миллионером и владельцем собственной нефтяной компании, он унаследовал широкоскулость. В общем, это был чисто американский тип лица, не лишенный красоты, но слегка подпорченный постоянным выражением осмотрительности и сомнения, чтобы не сказать откровенной нерешительности.

Рэю не нравилась его внешность, держался он чуть наклонившись вперед, словно прислушиваясь к чьим-то тихим словам или готовясь отвесить раболепно низкий поклон. Он как будто постоянно чувствовал за собой какую-то вину и прекрасно знал, что легкость, с которой ему все доставалось в жизни, связана исключительно с родительскими деньгами. Брать деньги у родителей по-прежнему считалось не по-американски. Друзья Рэя, в большинстве своем тоже художники, в основном жили небогато, и ему иногда хотелось помочь им деньгами, но он удерживался — не мог себе позволить пускать пыль в глаза. Обычно каждый платил за себя, за исключением тех случаев, когда он угощал, с удовольствием произнося: «Плачу я». Его не покидало грустное ощущение, что он находится в стороне от гущи событий, живет не на полную катушку, и причина заключалась в отсутствии необходимости работать. Оплачивая на равных счет с кем-нибудь из друзей, он, возможно, делал это слишком подчеркнуто.

Сидя в кресле парикмахерской, Рэй снова вспомнил эпизод из детства, особенно запечатлевшийся в памяти и возникавший перед его мысленным взором по меньшей мере дважды в год. Когда ему было девять или десять лет, он зашел в гости к школьному приятелю, жившему в многоквартирном доме. Он узнал, что квартира не принадлежит родителям одноклассника и они только снимают ее, а раньше ее занимали другие люди. Вечером дома он рассказал об этом отцу и спросил: «А наш дом всегда принадлежал нам?» — «Конечно. Я сам построил его», — ответил отец. Рэй тогда понял эти слова буквально, подумав, что отец построил дом собственными руками. Тогда он почувствовал себя каким-то особенным, не таким, как все, и ему тоже захотелось жить в доме или квартире, где до этого жили другие люди. Ему казалось, он поступает не по-товарищески, живя с родителями в собственном доме. Квартира, где жил одноклассник, хотя и имела несколько запущенный вид, выглядела все же довольно прилично. С тех пор прошло много лет, но и теперь при виде обычных многоквартирных домов Рэй вспоминал этот эпизод, и его снова беспокоила мысль: люди испокон века ютятся слоями друг над другом, а его семья всегда имела пусть небольшой, но зато собственный участок поверхности, и Рэю было неведомо обычное для людей стремление обосноваться на земле и закрепить за собой право на ее владение.

В двадцать лет, во время учебы в Принстопе, Рэй заключил помолвку с девушкой из Сент-Луиса, которую знал с восемнадцати лет. Он искренне полагал, что любит ее, но так и не понял, как дело дошло до помолвки. Разумеется, он сделал ей предложение, и родители с обеих сторон одобрили его. Год спустя, перед самым окончанием, Рэй вдруг понял, что не любит ее, и разорвал помолвку. Опыт этот печально сказался на его состоянии. Он едва сдал экзамены и чувствовал себя подлецом, считая, что нанес ей непоправимую травму и разрушил жизнь. Но, узнав, что она вышла замуж, он почувствовал себя счастливейшим из людей. Родители его не имели и малейшего представления о том, что ему довелось пережить за этот последний год, хотя они всегда живо интересовались его учебой и знакомствами.

Он вслушивался в звуки джаза с большим удовольствием. Ни толстяк парикмахер, колдовавший сейчас над его головой, ни двое других мастеров, ни клиенты в креслах, казалось, не обращали внимания на эту музыку, и Рэй вдруг понял, что любое его желание в жизни могло быть осуществимо. Теоретически, конечно. Он понял, что ему никогда не хватало смелости на осуществление своих желаний. Виной всему была его природная робость, делавшая его не похожим на отца, чье слово всегда считалось законом. Рэю всегда хотелось стушеваться, отодвинуться на задний план, собеседник он был неинтересный, говорил невнятно, запинаясь. К деньгам он питал отвращение. Но имелось множество способов от них избавиться, и Рэй охотно пользовался этим. Он оказывал финансовую поддержку кое-кому из нью-йоркских художников и делал пожертвования (едва ли идущие в сравнение с пожертвованиями миллионеров — Рэй к тому времени еще не вступил в право владения отцовскими деньгами) в пользу пришедших в упадок английских церквей, комитетов по спасению итальянских и австрийских горных деревень, пострадавших от оползней, или международных организаций по оздоровлению межрасовых отношений. Тратил он много, но деньги на счете не убавлялись, несмотря на то что пять тысяч долларов было снято на оплату машины и десять — на катер, который они с Пэгги купили на Мальорке.