Те, кто против нас - [4]

— Создать Индикатор — это вам не лапти сплести, — сердито произнес Байкал. — В стране осталось от силы два-три предприятия, где есть оборудование для подобных разработок. И в том, что там они не ведутся, я головой ручаюсь! Вообще, о чем мы говорим! Вы прекрасно знаете, что Индикатор — сугубая теория. Кроме известных вам жалких результатов, которые никакого практического значения не имели…

— Ты побереги голову-то, — иронически хмыкнул Бруно. — Нам она еще пригодится. Да и тебе не помешает. Вообще, единственное, что выглядит совершенно бесспорным, так это то, что они знают о нас намного больше, чем мы о них. Точнее, на данном этапе мы вообще ничего не знаем.

Он принялся искать новую травинку — потолще и посочнее.

— Индикатор самостоятельно они сделать, конечно, не могли, — сказал Филин. — Но о том, что он в принципе существует, им известно. И я, кажется, могу предположить откуда.

Все одновременно повернулись в его сторону, а Бруно тут же выплюнул травинку.

— Я тут как-то листал подшивки журналов, — вяло продолжал Филин. — В «Вопросах историографии» наткнулся на забавную статейку. Похоже, что ее автор — историк-архивист — каким-то образом раскопал рукопись Зеваэса.

Он замолчал, созерцая результат своего сообщения. Пауза над поляной установилась довольно надолго.

— Этого не может быть, — нарушил ее наконец Магистр. — Вы, Филин, отлично знаете, где находится рукопись.

— Оригинал, — пожал плечами тот. — Знаю, ну и что? У Зеваэса были ученики, это вам тоже должно быть известно. У нас нет никаких доказательств того, что никто из них не делал с рукописи копий. Переписывать труд учителя — честь для ученика, это занятие было весьма модным. Так что подобное не только не исключено, но вполне вероятно.

— Там что, есть прямые ссылки? — взволнованно спросил Байкал.

— Где? В статье? Прямых ссылок на рукопись нет. Кстати, я не вполне понял почему: автор явно не пытается присвоить себе открытие. Но косвенных — сколько угодно. Вплоть до намека на Индикатор. Он его, правда, называет философским камнем и считает, что камень этот служит для поиска хищников, а не селектов, но суть абсолютно ясна.

— То, что вы нам сообщили, полностью меняет дело, — сказал Магистр. — Гонта, я намеревался просить вас отправиться в Волгоград, чтобы помочь Комесу, но теперь вам придется вплотную заняться этим историком. Филин, полагаю, со своей стороны вы ему окажете необходимое содействие. Только умоляю вас: будьте предельно осторожны!.. И на своем мотоцикле, кстати!

* * *

«…и теперь пишу Вам, Виталий Михайлович, находясь в изрядно стесненных обстоятельствах. Представьте себе крохотную палатку, худо-бедно защищающую от пронизывающих порывов ветра, но ни в коей мере от холода, который на этой высоте ночами становится совершенно непереносим. Как я уже писал Вам из Лхасы, мне необыкновенно повезло, когда я повстречал экспедицию Художника. На мою просьбу присоединиться к ним эти милейшие люди, Художник и его Супруга, практически сразу ответили мне согласием и даже были чрезвычайно довольны, что неудивительно. Неожиданно получить в спутники соотечественника, способного оказаться полезным на трудном пути, который им предстоял, определенно можно считать удачей. Пишу Вам об этом, отнюдь не желая преувеличить свои скромные возможности, однако за месяцы, вынужденно проведенные в Лхасе, я и в самом деле немало преуспел в постижении местных наречий и диалектов. Теперь, когда стараниями Художника я сделался официальным членом его экспедиции, основная причина, задержавшая меня в пути, была наконец-то устранена, к величайшему моему облегчению. Исключительно доброжелательное отношение местных чиновников к Художнику отчасти коснулось и меня. Я вновь стал волен в передвижениях и получил долгожданную возможность продолжить свой путь (разумеется, вместе с экспедицией Художника).

Свой маршрут Художник проложил, основываясь на довольно смутных указаниях — как изустных, так и письменных, — которые ему удалось получить у монахов здешних монастырей. Как ни странно, проходит он весьма близко к искомой местности и кабы ее обитатели имели намерение явить себя Художнику, цель экспедиции — отыскание легендарной Шамбхалы — была бы несомненно достигнута.

Дабы не отнимать Вашего времени, не буду описывать перенесенные нами в пути тяготы — здесь они обыкновенны и неизбежны, скажу лишь, что мы добрались наконец до того самого места, где мне предстоит расстаться с Художником, из-за чего душа моя пребывает в смятении. Невозможность объяснить ему истинную причину моего бегства (а выглядеть это будет именно так, несмотря ни на какие письменные извинения, которые я намерен оставить), равно как и заведомую недостижимость конечного пункта его маршрута, порой повергает меня в отчаяние. Этот по-настоящему благородный, великий умом и душой человек не принадлежит к селектам — данная причина единственно заставляет меня держать его в заблуждении. Потому я вновь, как и прежде, Виталий Михайлович, намерен серьезнейшим образом ставить перед Советом вопрос о невозможности и пагубности дальнейшего следования политике абсолютного затворничества.