Те, которые - [10]

Все правильно. Все мои кинестетические игрушки так и действуют. «Эдем» массирует кожу головы, «Левиафан» покалывает все тело (неделю его отлаживал!), «Варежки» – портативная щекоталка пассивного типа. Но ему нравится все в равной степени. Хотя начал все-таки с отдыха… Допустим…

Я пригубил. Нет, коньяк пока не разогрелся до нужной кондиции. Для этого напитка очень много значит температура. Плохой бренди при нагревании становится отвратительным. Качественный продукт превращается в нектар.

– Дмитрий Алексеевич! – сказал я проникновенно. – Давайте к делу. Я хочу признания. Не только вашего или Михаила Леонидовича. И не только в желтой прессе. Я хочу, чтобы профессионалы признали меня своим, чтобы появились последователи…

– То есть вы хотите славы? – уточнил гость.

– Почти. Мне не нужна любая слава. Мне нужна слава в кругу людей, которые в этом что-то понимают.

– А деньги?

– На операцию. Говорят, зрение еще можно вернуть. Да и кроме операции, хотелось бы себя немного подлатать. В остальном у меня скромные запросы.

Я еще раз попробовал напиток. Уже почти температурная норма.

Воспользовавшись паузой, Миша похвастался:

– Александр Петрович замечательно готовит из очень дешевых продуктов! Хотите?

– Может быть, позже, – теперь гость говорил мягко. – Хорошо, я понял вас. Я планирую провести вашу выставку в одной очень престижной галерее. Но мне нужно гораздо больше… м-м-м… объектов. Около сотни.

Сердце ухнуло.

Все получилось очень просто. Так не бывает.

– Сколько времени вам нужно, чтобы изготовить сто тактильных картин?

Я облизал губы. Надеюсь, это не выглядело слишком пахабно.

– Полгода.

– Понятно. Тогда через три месяца – маленький вернисаж-анонс. Все, что успеете к этому сроку.

Моя рука механически поднесла бокал к губам и вылила коньяк в рот. Это меня парадоксальным образом отрезвило.

– Финансовые условия простые, – Дмитрий Алексеевич, судя по паузе, тоже отхлебнул, – я покрываю расходы, прибыль делим пополам.

И вдруг мне захотелось увидеть его, моего Мефистофеля, бога из машины, чертика из табакерки. Человека, который пришел и вот так запросто дал мне будущее. Пусть не мне – мое будущее скрыто во тьме веков, так сказать – но художнику, который чуть не погиб в этом алкаше Петровиче.

– Я хочу показать вам последнюю работу, – я поднялся, беспомощно тыча в пространство пустым бокалом.

Немедленно появилась рука Миши, которая выхватила бокал из рук.

– Принести? – спросил искусствовед.

– Я сам.

Гость ничего не сказал. Я спустился в подвал, вернулся с «Пианино» в руках, а он не произнес ни слова. Миша пытался развлечь его каким-то разговором, но получался неровный монолог. Хотя, возможно, гость отвечал кивками и мимикой.

Снова оказавшись в кресле, я принялся поглаживать «Пианино».

– Это штуковина нового типа, – сказал я. – Можно назвать ее… например, динамической кинетической картиной…

– Прошу прощения, – перебил меня Дмитрий Алексеевич, – но это сложно. Как насчет «щупалки»? Или «терки»?

Это замечание несколько сбило меня с мысли. Наверное, поэтому «Пианино» никак не начинало действовать.

– Нет, – сказал я, – я бы не хотел таких странных названий.

– Как знаете, – а вот теперь в его голосе послышалась легкая ирония.

Я, наконец, нащупал конфигурацию, которая дала эффект. Из мрака вырисовывались неясные контуры.

– Итак, – продолжил я. – Эту картину я назвал «Пианино». Чтобы оно… «зазвучало», нужно не просто прикоснуться к поверхности, а двигать по ней ладонью, продавливая поверхность в определенных точках.

«Пианино» работало, но как-то странно. Только себя я видел отчетливо, все прочее – стены, обстановка, Миша, гость – продолжали оставаться тенями и контурами с размытыми краями.

Я растерянно замолчал. Гость пришел ко мне на помощь.

– Простите, могу я попробовать?

Я безропотно протянул «Пианино». Некоторое время ничего не было слышно, кроме осторожного шуршания да Мишиного сопения. Когда он старается дышать потише, сопение выходит особенно противным.

– Чудесно, – сказал Дмитрий Алексеевич. – Не сразу удается нащупать, но потом…

– Что вы видите? – кажется, я спросил слишком резко.

Это все Миша со своим сопением!

– С открытыми глазами – не вижу, а слышу. Удивительные звуки. Не музыку, а… звуки все время меняются, предугадать невозможно, но в целом – очень гармонично… А когда закрываю глаза…

Снова пауза. Я непроизвольно подался вперед, как будто мог заглянуть в картину, которая раскрылась перед гостем.

– Вижу все так, как будто глаза открыты…

– Четко видите? – опять я, кажется, слишком нервничаю.

– Не все… только то, что хорошо запомнил. Все остальное – очень смутно… Кажется, эта штука… визуализирует память, я бы так это назвал.

Я откинулся в кресле. «Визуализирует память»… А я-то губу раскатал.

Только сейчас я понял, как мне хотелось снова стать зрячим. Пусть даже с помощью этой безделушки.

– Отличная вещь, – сказал Дмитрий Алексеевич. – Сможете сделать еще парочку в том же духе?

* * *

Утро после вернисажа оказалось очень тяжелым.

Если не считать меценатского коньяка, который мы пили в день знакомства, все время после больницы я спиртного в рот не брал. Хотя иногда подмывало, особенно перед сном, когда руки уже ходят ходуном от усталости, а в мозгу еще клокочут идеи новых поверхностей. Но я удерживался, всякий раз спасало «Пианино». Оно словно вымывало мысли и эмоции, мир начинал звучать (нащупал я и музыку, о которой рассказывал тогда Меценат). Так и засыпал, с «Пианино» в руках.