Тайный советник вождя - [4]

Году этак в шестидесятом помогал я Павлу Алексеевичу в работе над его книгой воспоминаний «За нами Москва». А Жуков тогда обдумывал свои будущие мемуары, искал помощников-литераторов. В ту пору Павел Алексеевич и Георгий Константинович особенно часто перезванивались, уточняли ход военных событий, обменивались мнениями, далеко не всегда совпадавшими.

Нам с Павлом Алексеевичем удалось найти редчайшие документы, объясняющие, почему наше контрнаступление зимой 1941/42 года под Москвой не получило полного развития и решительного завершения. Это были сведения о поставках военной промышленностью различных видов боеприпасов в действующую армию, о наличии патронов, снарядов, мин на фронтовых складах и в войсках. Цифры потрясающие, хотя и понятные. Ведь значительные наши стратегические запасы были либо уничтожены, либо достались врагу, а предприятия, переместившиеся на восток, только обживались в новых краях. Ну, прямо хоть голыми руками воюй. Некоторые из цифр, приведенных в книге Белова, использовал потом в своих мемуарах Жуков. А тогда он как раз приехал познакомиться с этими документами к Павлу Алексеевичу на квартиру, на 1-ю Брестскую улицу. И посмотреть фотографии периода боев под Москвой.

Широкая публика представляет себе Георгия Константиновича по портретам и по кино, в котором артист Ульянов попытался воссоздать не только характер, но и внешний облик Жукова. Насчет характера говорить сейчас не буду, а вот внешность получилась очень даже близкой к оригиналу. В жизни, правда, все у Георгия Константиновича было резче и грубей, начиная от большого, тяжелого подбородка до излишне «командирского» голоса, от жесткого взгляда до неколебимой уверенности. Плюс еще мужицкая хитрованная сметка, редко встречающаяся у людей, выросших в интеллигентных семьях.

Когда я увидел его у Белова, выглядел Георгий Константинович вполне браво. Молодой муж, молодой папа. Особенно заметна была его моложавость рядом с быстро старевшим Павлом Алексеевичем Беловым.

Беззлобно подтрунивая над Жуковым, Павел Алексеевич говорил: вот, мол, оказывается, как новая женитьба на пользу пошла. «А что, — отшучивался тот. — И ты давай обзаводись женой и малыми ребятишками. Пороха хватит!» — «Евгению Казимировну свою куда дену?» — «Такая красавица не пропадет…»

Мы долго сидели втроем в небольшом кабинете Белова, разбирали документы и фотографии. Я, естественно, помалкивал да слушал. Человек очень тактичный, Павел Алексеевич понял, что я испытываю некоторую неловкость, сказал Жукову: «Помнишь, Жора, свою директиву от 21 декабря 1941 года: в честь дня рождения Сталина город Одоев взять?» — «Помню. Мог бы пораньше управиться. А то пока захватил, пока донесение пришло…» — «Там, понимаешь ли, немцы были. И стреляли.» — «На то он и враг, чтобы стрелять», — сказал Жуков. А Павел Алексеевич, словно не заметив насмешливости, продолжал свое, обо мне: «Вот Владимир Дмитриевич тогда в Одоеве был, четырнадцать лет ему стукнуло. И я, понимаешь ли, у них в доме остановился». — «Ну, повезло, значит», — кинул на меня взгляд Жуков. — «Кому? — спросил Павел Алексеевич, — кому повезло?» — «Обоим, — колюче усмехнулся Георгий Константинович. — И освободителю, и освобожденному».

Был тогда Георгий Константинович в хорошем настроении, весел был, но все равно напорист и резок без надобности…

И вот теперь, при второй встрече, я едва узнал Жукова, настолько он изменился. Мы с Николаем Алексеевичем стояли на лесной дорожке, а к нам приближался старичок в длинной зеленоватой генеральской шинели без погон, в далеко не новой фуражке. Вечер выдался прохладный, сеял мелкий, едва заметный дождик, и Жуков, наверное, озяб, лицо было серое, с каким-то свинцовым налетом. Маленькая собачонка семенила за ним: может, его, а может, бродячая, приблудная.

Георгий Константинович первым уважительно поздоровался с Николаем Алексеевичем. Пошутил:

— О самочувствии не спрашиваю, бодры, как всегда.

И верно, рядом с Жуковым, напоминавшим старого лесника в обходе, Николай Алексеевич выглядел просто молодецки в своем элегантном сером плаще и серой шляпе с небольшими полями.

Мне Жуков кивнул: дескать, узнал. Протянул холодную ладонь — пожатие было сильным. Спросил отрывисто:

— Памятник поставили?

Я сразу не сообразил — кому.

— Павлу Алексеевичу? Знаете, хорошим людям в личных делах не везет даже после смерти. Когда грузили пьедестал, камень поперек раскололся. Скрепили.

— Будет время — съезжу на Новодевичье, поклонюсь, — сказал Жуков и пошел вперед, увлекая нас за собой.

Остановились на просеке. Вокруг — ни души. Жуков повернулся ко мне.

— Николай Алексеевич может ошибаться… Как и все мы, — смягчил он свою грубоватость. — Но неправды от него не услышишь. Товарищ Сталин ценил каждое его слово. — Помолчал, окинув меня оценивающим взглядом. — Будешь работать — не торопись. Перед чинами-званиями не робей. Сегодня чин — завтра пыль… Пиши, как было. Но не затягивай. Пора, пора…

Через несколько дней на Рублевском шоссе, возле остановки автобуса, Николай Алексеевич передал мне два чемодана. И опять вместе с ним была женщина, лица которой я так и не успел разглядеть. Немолодая, во всяком случае лет за сорок. Я решил, что это его дочь.