Тайный гонец - [21]

Не заметил Васька, как добежал до Марьина.

У встречного мальчонки спросил:

— Где Кузьма Егоров живёт?

Пошёл шагом, не торопясь, к указанной избе.

Во дворе взяла Ваську оторопь.

Огромный мужик топором тесал осиновый кол и при каждом ударе хрипловато крякал:

— Кхя… Кхя…

«Эва, какие страшилища у Ивашки Болотникова в помощниках». Васькина душа в пятки запросилась.

Кабы Васькина воля, повернул он от этой избы, только б его и видели. Однако про келаря вспомнил, окликнул:

— Кузьму Егорова бы мне…

Мужик топор в деревянную колоду воткнул. Вытер с лица пот. Уставился на Ваську медвежьими глазами.

— На что он тебе?

— Надо, — посмелей ответил Васька: понял, что стоит перед ним сам Кузьма Егоров.

— А может, ты ему не надобен? Тогда что? — спросил мужик.

— И я надобен, — вовсе смело отозвался Васька.

— Ну, я Кузьма Егоров. Дальше что?

Подошёл Васька поближе. Огляделся вокруг — никого вроде нет.

— Макарий велел передать привет.

Сел мужик на колоду, топор выдернул, поиграл им.

— Какой такой Макарий? Впервой слышу. Должно, обознался ты, малый.

Струхнул Васька. Вдруг в деревне ещё один Кузьма Егоров есть? Быть того не может! По виду, как Ива рассказывал, всё сходится.

Заговорил Васька быстро-быстро:

— Неужто не знаешь? Монастырский иконописец, дед Макарий. Ещё его в башню посадили.

Помотал мужик лохматой головой:

— Сказывал же: впервой слышу.

И взялся за осиновый кол. Разговор, мол, окончен. Растерялся совсем Васька. И была не была:

— У тебя курей много?

— Чего тебе мои куры дались? — Мужик отставил кол.

Мается Васька, не знает, что делать дальше.

Буркнул:

— Слыхал, будто одна ногу сломала…

— Было такое, — засмеялся мужик.

Озлился Васька:

— Чего голову морочишь?!

— Больно тороплив. Тебе велено ждать ответа?

— Ну, велено.

— А ты?

Топчется Васька, не знает, что сказать.

— Ладно, говори, с чем пришёл.

Недоволен был Васька началом разговора. Не знает, на кого больше сердиться: на себя или на лохматого мужика.

Пробурчал:

— Приказано передать, чтобы в пятницу ровно в полночь был со своими людьми подле главных монастырских ворот.

Глянул Кузьма шальными глазами и кинулся на Ваську. Тот было прочь, но разве убежишь? Схватил мужик Ваську и подкинул вверх так, что земля с небом пошли кувырком…

Закричал Васька дурным голосом:

— Мамка-а!

Мужик поймал на лету Ваську. Спрашивает:

— Чего орёшь, дурень? Я на радостях…

У Васьки со страха зуб на зуб не попадает.

— Ну тебя к лешему! Домой пойду.

— Экий пугливый. И пошутить нельзя.

— От твоих шуток припадочным сделаешься…

Мужику и самому неловко стало, что напугал мальчишку.

Принялся уговаривать:

— Домой поспеешь. Отдохни в холодке. Я тебе хлеба с квасом принесу. Чай, проголодался?

Васька и впрямь есть захотел: как-никак вёрст десять отшагал.

Васька сел в тени на завалинку. Стал ждать.

Кузьма принёс кусок хлеба и ковш кваса. Квас холодный, крепкий, душистый. А хлеб пополам с мякиной.

— Не обессудь за скудное угощение. Больше дать нечего. Корова была — Амвросий со двора свёл. Курей переловили — вот и живи как хочешь.

Васька освоился. И верно, не злой, видать, этот мужик Кузьма Егоров.

Спросил:

— За что корову-то с курями?

— Известно — долги.

— А ты б не брал, — рассудительно, словно сам Амвросий, сказал Васька.

— Ишь умник! — прищурился Кузьма. — К примеру, ты у меня в долг взял копейку, сколько должен вернуть?

Васька пожал плечами: глупый, мол, вопрос.

— Копейку. Сколько ж ещё?

— А монастырю полторы, а то и две подай.

— Почему?

— Очень просто. У монастыря не сосчитать всяких богатств. Вот и дают монахи деньги в рост. Дадут рубль — берут два.

Хлопает глазами Васька. Разное доводилось слышать про монастырь. Да одна была у Васьки забота — птахи. Остальное — в одно ухо войдёт, в другое выйдет.

— Небось видал, как едят и пьют монахи, особенно кто поглавней? — допытывался между тем Кузьма.

— Видал.

— А откуда всё? С такого монастырского крестьянина, как я иль другой кто.

Не понравилось Ваське, что Кузьма ругает монастырь.

— Придёт Ивашка Болотников, небось другую запоёшь песню.

— Какую? — с любопытством спросил Кузьма.

— Чай, в турецкой неволе не слаще, чем под монастырём.

— Кто тебе про турецкую неволю сказывал?

Спохватился Васька — никак, сболтнул лишнее.

И напопятки:

— Говорят…

— Говорят, в Москве кур доят, а на яйца коров сажают.

Прыснул Васька.

— А ведь говорят… — повторил Кузьма и словно между прочим: — Ты чей будешь?

Заёрзал Васька на завалинке, поднялся:

— Мне пора.

Кузьма положил на плечо руку, словно двухпудовую гирю:

— Погоди, милок.

Засосало у Васьки противно внутри. Сел.

— Так чей будешь?

— Тятька оружейный мастер.

— При монастыре?

— Угу.

— Понятно. Хоть и не на богатых, а живёте на монастырских хлебах. Так?

— Так.

— Понятно теперь, откуда ветер дует. А знаешь ли, что воевода сам в турецкой неволе гнул спину и проливал пот?

— Какой такой воевода?

— Воевода Иван Исаевич Болотников.

Хотел Васька сказать, какой, мол, он воевода, когда его разбойником кличут, да поостерёгся.

А Кузьма продолжал:

— Волю крестьянам даст воевода Иван Исаевич, землю…

Долго говорил Кузьма. Ругал на чём свет стоит бояр и господ всяких. Потом принялся за монастырь и монастырское начальство. И получалось так, что от монастыря нет житья крестьянину вовсе.