Тайные тропы (сборник) - [187]

– Хорошо! Совсем хорошо! Товар первый сорт. Ждали тебя.

Машина пробежала метров двести, плавно повернула и остановилась у закрытых ворот.

Человек спрыгнул с подножки и на бегу крикнул:

– Не глуши мотор! Сейчас открою.

«Здесь будем брать персики», – решил Наруз Ахмед…

Когда машина въехала во двор, он сжал рукой колено водителя и почти крикнул:

– Стой!

– Что? – удивился тот, нажав на тормоз.

– Пока будут грузить, я немного разомнусь, – уже спокойнее объяснил Наруз Ахмед. – Подожду тебя на улице.

– Хоп! – сказал водитель и повел машину к высокому штабелю из ящиков, около которых хлопотали с добрый десяток мужчин и женщин.

Но не они испугали Наруза Ахмеда и заставили его выйти из кабины.

Только оказавшись во дворе, он понял, что попал на свою бывшую усадьбу. Старый столетний каштан и приземистый большой дом… Наруз Ахмед не мог не узнать их. Такое испытание оказалось ему не по силам. Он почувствовал себя сидящим на раскаленных угольях и быстро принял решение. Скорее прочь отсюда, на улицу, куда угодно!

Стоял душный предвечерний час. На улице было тихо и безлюдно. Солнце уже скатилось за горы, и его копьевидные лучи покалывали багровое небо.

Наруз Ахмед шагнул к арыку и, набирая воду пригоршнями, стал долго и жадно пить. Напившись, он вымыл руки, лицо и, достав носовой платок, вытерся.

Поодаль от ворот, в нише дувала, который выглядел теперь значительно ниже, чем раньше, была врезана широкая доска, служившая скамьей. Отяжелевший Наруз Ахмед сел на нее и закурил. Что делать?

Может быть, лучше не сидеть здесь, а потихоньку зашагать к выходу из кишлака и там подождать машину? Нет. Поступи так любой другой, никто не обратил бы на это внимания, но на него, чужого человека, взглянет каждый.

Наруз Ахмед жадно затягивался и пытался хотя бы мысленно представить себе, что сейчас в его бывшем доме. Кто там живет? Где садовник, на имя которого был записан дом? Что стало со старухой матерью и второй женой, что жила здесь постоянно?

Размышления Наруза Ахмеда прервал старик, вышедший из калитки. В его руках был тяжелый кетмень. Он не обратил никакого внимания на человека, сидевшего на скамье, и, подойдя к арыку, стал ловко взмахивать кетменем. Соорудив искусственную перемычку из илистой земли, он заставил воду повернуть и побежать по узкой канавке во двор.

Потом старик принялся расчищать эту канавку. Он был широк в плечах, но очень стар. На нем была длинная белая рубаха, перехваченная повыше бедер платком, белые засученные до колен шаровары. На волосатых ногах выпирали набухшие, перевитые узлами вены.

Закончив свое дело, старик медленно подошел к скамье и со вздохом грузно опустился на нее рядом с Нарузом Ахмедом.

– Пошла водичка, – сказал он будто самому себе.

От старика сильно пахло потом. Наруз Ахмед немного отодвинулся, взглянул на него и обмер: у старика не было левого уха. Это же Бахрам!

Тот самый проклятый богом Бахрам, который покинул его, Наруза Ахмеда, в тридцать первом году у переправы! И как он уцелел? Как только терпит земля эту старую развалину! Ведь он по годам не так далеко ушел от отца. Ему, наверное, сейчас под семьдесят. И почему он здесь, в кишлаке Обисарым? Что он делает? Ведь его дом в Бухаре, рядом с отцовским. Видно, укрылся здесь. Не иначе. О, за спиной Бахрама немало грехов. На него большой счет у советской власти. Довольно одного того, что он был телохранителем отца и его адъютантом в отряде! За одно это можно поплатиться головой. А он, видно, еще хочет жить, старый шакал!

Вцепился в жизнь, как клещ. В кишлаке, конечно, его никто не знает, здесь тишина и покой. Наверное, и фамилию сменил. Что ж… это вполне правильно. А его, Наруза Ахмеда, он, понятно, не узнал, да и не узнает.

Противоречивые чувства раздирали Наруза Ахмеда. Ему очень хотелось напугать старика и назвать его по имени. Напомнить прошлое, потребовать ответа за то, что он изменил их общему делу, за то, что сбежал, бросил его, сына Ахмедбека! Но рассудок подсказывал, что прямо говорить опасно. Однако Наруз не удержался от искушения и решил осторожно, не выдавая себя, прощупать старика.

– Здесь живете, ата? – спросил он.

– Здесь, – кивнул старик.

– Хороший у вас дом. И усадьба. Богатый вы человек.

– Дом не мой, а колхозный. Живу в нем не я один, а три семьи.

– Но раньше он был ваш? – сдерживая волнение, продолжал Наруз Ахмед.

Старик усмехнулся:

– Никогда он моим не был. Здесь хозяйствовал байский сынок, Нарузом Ахмедом его звали. Он потом сбежал на ту сторону, и усадьба перешла в колхоз. А я здесь садовником работаю. Хорошие персики растут.

«Вот оно что, – думал Наруз Ахмед, чувствуя, что в нем закипает глухая злоба. – Садовник, значит… Хорошие персики… А чьи это персики, старая собака?!»

– И давно? – спокойно спросил он.

– С тридцать четвертого года.

– А до этого где жили?

– В тюрьме, – проговорил старик и посмотрел на собеседника. – Три года жил в тюрьме.

– За что же?

– Было за что…

Воцарилось неловкое молчание. Потом Наруз Ахмед снова начал:

– А кто же это потрудился над вашим ухом? Басмачи?

– Нет. Красный аскер. Я сам басмачом был. Всякое было… А вы-то сами откуда?

– Я? – смутился Наруз Ахмед, застигнутый врасплох. – Я из Ташкента.