Тайные тропы - [17]
Юргенс молчал. Трудно было сказать, какое впечатление произвело на него сообщение Ожогина. Лицо немца скрывала темнота. После длительной паузы он вновь опросил:
— Он сам сказал, что коммунист?
— Да, сам.
— Вы его раньше не встречали?
— Никогда.
— Садитесь...
А в это время перед Грязновым уже стояли два гестаповца и переводчик. И сейчас Андрей не знал, как поступить. Поспешно ушедший Никита Родионович не успел сказать, что надо делать Грязнову.
— В вашем доме укрылся коммунист, — сказал переводчик.
Грязнов пожал плечами и выразил на лице удивление. Его не было дома. Он только что пришел и вообще не понимает, о чем идет речь.
— Вирешь! Где спрятаиль? — взвизгнул один из гестаповцев.
Грязнов вторично поднял плечи. Ему непонятно, что от него хотят. Ни о каком коммунисте он не имеет ни малейшего понятия. Господа, повидимому, ошиблись, попали не в тот дом.
— Молчать!.. Пес!.. Паршиванец!.. — Гестаповец замахнулся автоматом, но не ударил. — Искайть... Верх... низ... всему искайть...
Переводчик и второй гестаповец, мигая карманными фонариками, начали шарить по всему дому, а когда вернулись в зал, из столовой донеслись шаги. В комнату вошли Юргенс и Ожогин. На Юргенсе была тяжелая драповая шинель со знаками различия штурмбаннфюрера и нашивками «СС».
Гестаповцы вытянулись, замерли в неподвижных позах.
— Где? — коротко бросил Юргенс, не вынимая рук из карманов.
Ожогин посмотрел на Грязнова и кивнул головой в сторону тахты.
Андрей быстро поднял матрац, и из ящика со стоном вылез горбун.
— Вы кто? — спросил его Юргенс на чистом русском языке.
— Я коммунист... бежал из тюрьмы... хотел спастись... а они... они... — он поочередно посмотрел на Ожогина и Грязнова.
Лицо Юргенса скривила брезгливая гримаса.
— Уберите эту дрянь, — приказал он гестаповцам и, к их несказанному удивлению, пожал двум русским руки. — Отлично! Зер гут! Я поехал.
Вслед за ним гестаповцы вывели под руки обескураженного горбуна.
А Юргенс ехал домой злой и в то же время торжествующий. Ожогин ошибался, думая, что провокацию организовал он.
Но если Ожогин мог ошибиться в том, кто является ее инициатором, то уж Юргенс безошибочно знал, что это дело рук начальника отделения гестапо Гунке. Какого дьявола этот Гунке лезет к людям Юргенса? У гестапо своих дел хватает, и незачем Гунке совать нос в дела «СС». А он совал и сует. Он хочет доказать, что сам умник, а остальные дураки. Хочет скомпрометировать Юргенса, подложить ему свинью, донести кому следует, что агентура Юргенса не проверена. Юргенс злобно покусывал губы. Хотелось заехать сейчас к Гунке и смазать его по физиономии. Пусть знает свою помойку и не лезет в чужую. В то же время Юргенс торжествовал. Не удалось старой галоше обвести его вокруг пальца. Сорвалось. В дураках остался Гунке, да еще в каких. Тоже — начальник гестапо. На что он рассчитывал? Думал, наверное, что Юргенс держит около себя всякую шантрапу вроде этого ею горбуна. И ничего Гунке умнее не придумал, как подослать под видом коммуниста такого идиота. «Из тюрьмы бежал.» Дурак, дурак! Да кто из здравомыслящих людей поверит, что из немецкой тюрьмы можно убежать? Где это видано? Ну, уж теперь этому горбуну не сдобровать. Гунке с него три шкуры спустит, хотя плохо ли, хорошо ли, но свою роль он сыграл.
Вернувшись домой, Юргенс решил было позвонить Гунке по телефону и «поздравить его», но потом раздумал. Пусть Гунке узнает о провале от своих же сотрудников и от того же горбуна. Юргенс принял и второе решение: Ожогину и Грязнову сказать, что они действительно помогли изловить коммуниста. Зачем им знать, что между гестапо и «СС» идет грызня.
Кибиц в этот раз был в особенно скверном настроении. Ворчал, ругался, и друзья вздохнули с облегчением, когда урок закончился и они смогли покинуть грязную нору своего инструктора.
Несмотря на поздний час, жена Зорга не спала и сдержанно ответила на приветствие друзей кивком головы.
— Ты не устала, Клара? — тихо спросил ее Зорг.
О нет! Откуда он взял, что она устала. Наоборот, она даже не прочь послушать, и Клара уселась на диван с книгой в руках.
Во время занятий неожиданно явился Юргенс. Он поцеловал руку жене Зорга и, не снимая пальто и шапки, сел около нее на диван.
Друзьям он сказал:
— Вы сделали большое дело. Этот горбатый тип оказался опасным преступником. Из гестапо звонили, что он во всем сознался и называет сообщников. А теперь продолжайте, я послушаю. — Откинувшись на спинку дивана, Юргенс закурил.
Минут десять занятия шли в присутствии шефа, затем он, распрощавшись, ушел. Вскоре начали собираться и Ожогин с Грязновым. Когда они уже оделись, жена Зорга пошла в спальню и возвратилась оттуда с тетрадкой, свернутой в трубку.
— Это ноты, — сказала она мужу, — о которых я тебе говорила.
— Помню. Что же, попроси!
— Господин Ожогин, это ноты с русским текстом. Я прошу вас сделать перевод, — и она подала трубку Ожогину.
Никита Родионович спрятал тетрадь в карман пальто и молча поклонился.
Когда дома он развернул тетрадку, в ней, кроме нот, оказались два листка бумаги, исписанных женской рукой. На одном было выведено:
«Постарайтесь быть наблюдательнее, господин Ожогин. Стихотворение переведите и оставьте себе».
