Тайные страницы истории - [19]

Станислав-Август Понятовский «за глаза отменной красоты» (к этой детали мужской внешности Екатерина Алексеевна всегда питала слабость) был приближен в 1756–1758 гг. и затем тоже беззвучно удален, впрочем, очень почетно — на польский престол.

Куда больше прочих, в 1762–1772 гг. «вельможей в случае» и конфидентом, подготовившим государственный переворот, который и привел на престол Екатерину II, был Г. Г. Орлов. Могучий красавец и «авантюрьера в Европе из первейших», а также его братья полагали, что обрели в Екатерине Алексеевне что-то вроде идеальной пожизненной ренты. Ан нет. «Он сам при мне скучал», — рассказывала Екатерина о своих «любовях» «ненаглядному Гришеньке Потемкину». Быстро разочаровал ее и А. С. Васильчиков, «особо близкая персона» в 1772–1773 гг. Оба они замучили императрицу своим беспутством и «настырным суванием в дела государственные» настолько, что «впавши в дешперацию» — сиречь отчаяние, Екатерина Алексеевна обратила, наконец, свой взор на неприметного доселе Г. А. Потемкина.

Тогда, в дни переворота летом 1762 г., исправивший конфуз с утерянным темляком вахмистр вернулся в строй подпоручиком. И не более. А далее — с ее стороны редкая, но любезная улыбка, легкий кивок головой. С его стороны—обожание, восторженное преклонение перед ангелом на троне, беспорочная служба. Он «наблюдал за шитьем казенных мундиров», заседал в Синоде (благо за плечами Смоленская семинария и дворянская гимназия при Московском университете). Выполнил несколько мелких дипломатических поручений, отличившись при этом присущим ему изяществом ума и осмотрительной самостоятельностью. Деятельно заседал в комиссии по духовно-гражданской части знаменитого екатерининского «Уложения»—своего рода свода указов и распоряжений по делам административного свойства.

На свое 30-летие в 1769 г. за усердную службу получил камергерский ключ — стал обладателем высшего придворного чина и в звании генерал-майора был отправлен на войну с турками.

Беспримерная храбрость и умелое командование отличали генерала Потемкина. Так бы и соперничать ему на поле брани, если не с самим А. В. Суворовым, то, во всяком случае, с М. И. Кутузовым. И не знаю, кто кого бы затмил. Однако случилось так, что уныние императрицы «от общества своекорыстных дураков» и кошмар пугачевщины совпали с отменной характеристикой, которую давал Г. А. Потемкину прославленный фельдмаршал — «орел императрицы» П. А. Румянцев в письмах своей сестре П. А. Брюс, более известной при дворе как «брюсша». А та, ближайшая наперсница (и сводня) Екатерины II, довела мнение брата до сведения императрицы.

Тогда-то и призвала его в Петербург приветливым письмецом одинокая в своем царственном величии женщина.

Он был принят во внутренних покоях императрицы 15 февраля 1774 года. Да там и остался, поселенный так, чтобы и глаз видел, и рука достала.

Античного облика атлет ростом под 190 см, с орлиным носом, светло-русыми вьющимися волосами, нежным румянцем на упругих щеках. И глаза — переменчивые от ярко-васильковых до яростно фиолетовых. Уже в марте он — «мой богатырь, милуша, скакун ненасытный, парюш (т. е. попугайчик)». Открылась переписка (более 400 только опубликованных писем и записок), тайная и явная, предельно обнаженная в искренности чувств и в значимости столь долгожданного этой замечательной женщиной союза.

Потемкина отличало не только могучее тело, но и блистательный ум. «Голубчик, — пишет в исходе февраля 1774 г. не государыня, но счастливая женщина. — Благодарю за хлеб, за соль. Гришенок мой, накормил-напоил вчерась. Однако не вином же…».

В марте того же года, когда еще бушевала крестьянская война на Яике и Волге, скалили зубы враги на юге и на западе, а первые восторги нового счастья обретали очертания долгожданного покоя души и тела, императрица писала: «Самый лучший пример перед собой имею. Вы умны, вы тверды и непоколебимы в своих принятых решениях, чему доказательством служит и то, сколько пет вы старались около нас, я сие не приметила, а мне сказывали другие…». Нотка сожаления о потерянном времени будет перемежаться с растущей «доверенностью» и любовью.

Она, самодержавная во всем, почла за необходимость объясниться с «батей и милушей» относительно своего альковного опыта. Перечислив в своей открытой манере фаворитов, уже упомянутых выше, она писала: «То было, Бог видит, что не от распутства, которому никакой склонности не имею, и если б я в участь получила смолоду мужа, которого любить могла, я бы вечно к нему не переменилась…» Это строки из ее «чистосердечной исповеди» перед человеком, которого она безумно полюбила, единственным, которому верила во всем.

К исходу 1774 г. в небольшой, удаленной церкви Св. Самсония на Выборгской, тогда лесистой, стороне Петербурга состоялось венчание Екатерины Алексеевны и Григория Александровича. Венцы держали доверенная камер-фрау М. С. Перекусихина, племянник Потемкина граф А. Н. Самойлов и Е. А. Чертков. Все они — лица из ближайшего окружения новобрачных. Брачная запись, заверенная Перекусихиной, свято хранилась у князя П. Д. Волконского и исчезла в личных бумагах Николая I, другая—у А. Н. Самойлова и была положена с ним в гроб. Существовал еще один список — копия. Она хранилась у графини Александры Васильевны Браницкой, урожденной Энгельгардт, «Санечки», племянницы и возлюбленной Г. А. Потемкина.