Тайные коды боевых искусств Японии - [53]

После поединка Мусаси задержался в монастыре; он слушал наставления в дззнских искусствах и медитации. Заодно Мусаси поучился и искусству «дрожащего копья», согласившись, что оно может быть очень эффективным в бою. Вероятно, именно здесь, в этой тихой обители Ходзоин, Миямото Мусаси приобрел первый мистический опыт дзэн-буддизма.

Как-то, путешествуя в провинции Идзумо, Мусаси испросил разрешения у местного даймё Мацудайры сразиться с его лучшим самураем, который прославился искусством владения тяжелым восьмигранным шестом. Мусаси решил использовать против него свое излюбленное оружие – парные мечи, точнее, их деревянную имитацию (бокэн). Противники сошлись в саду библиотеки, за схваткой наблюдал сам даймё. В этом бою Мусаси короткими ударами раздробил сопернику обе кисти.

Даймё, считавший себя отменным воином, подивился мастерству Мусаси и решил лично выйти на поединок. Мусаси и здесь тонко построил схватку: убить или даже ранить даймё было нельзя, но и проиграть Мусаси тоже не мог. Сначала он заставил даймё поверить, что тот одолевает Мусаси, и, как только Мацудайра бросился в атаку, применил излюбленный прием «огня и камня». От мощного удара меч даймё разлетелся на две части, и тому пришлось признать себя побежденным. На некоторое время Мусаси задержался в Идзумо у даймё Мацудайры, преподавая искусство боя, но спокойная жизнь инструктора не привлекала его – душа Мусаси требовала странствий и поединков. И он вновь отправился в путь, «взяв в спутники лишь собственный меч».

С этого момента вся его жизнь наполнена странствиями и постоянными схватками. Мусаси был задирист и груб, он всегда сам искал боя, провоцировал самураев на поединки, выбирая себе в соперники наиболее именитых.

Мусаси, который в последующие эпохи превратился едва ли не в нравственный идеал самурая, во многом нарушал предписания, которым был обязан следовать воин. В период своих странствий он почти не следил за собой, ходил в рваных одеждах, нечесаный и нестриженый, с диким взглядом. Его не интересовали женщины и веселые пирушки, он не любил роскоши и бежал от оседлости – все его мысли были заняты оттачиванием своего боевого мастерства. Рассказывают, что прохожие, которые встречались с Мусаси на пути, пугались его вида, принимая за безумца или бандита.

Но, возможно, перед нами лишь предание о «Святом меча». В восточной традиции многие святые имеют такой вид – всклокоченные волосы, дикий взгляд и необузданный нрав. В частности, именно так описывают хроники легендарного основателя дзэн-буддизма и едва ли не всех боевых искусств индийского миссионера Бодхидхарму (япон. – Дарума), который в VI веке пришел в Китай в Шаолиньский монастырь. Многие его последователи, в равной степени сочетавшие в себе воинское мастерство и дзэнскую святость, «речами были невыдержанны» и сумбурны. А безумие, приписываемое порой Мусаси, в традиции Дальнего Востока нередко выступает знаком «обезумевшей мудрости» – высшего Знания, которое противоположно обыденным вещам, поэтому носитель этого Знания и кажется нам безумным. Не случайно безумцами считались и великий даос Чжуан-цзы, и буддийский монах Кукай. Поэтому, хотя поведение Миямото Мусаси и противоречило правилам самураев того времени (например, тщательно следить за своей одеждой и прической), он целиком соответствовал некоему идеалу народной фольклорной традиции, который всегда подспудно жил в сознании японцев.

Теперь уже не каждый даймё рисковал пригласить его в инструкторы воинского искусства – Мусаси был крайне невыдержан и практически неуправляем.

Он готов был драться с каждым, причем реже всего именно мечом. Обычно в его руках оказывался деревянный тренировочный бокэн, а то и просто палка. Он никогда не ранил своих соперников, он всегда их убивал, добивал упавшего, придумывал десятки хитроумных способов, заставляя противника потерять силу духа, стремясь полностью сломить его, «затоптать его дух ногами».

Мусаси «отменил» важнейшее правило, до тех пор царствовавшее в кэндо, – статичные красивые позиции (камаэ), которые воины принимали перед боем. Он нападал сразу, издав дикий крик, который порой поражал противника раньше, чем меч. «Голос – живое существо, – объяснял Мусаси. – Голос демонстрирует внутреннюю мощь».

Мусаси выделял три типа крика: «до, во время и после», разработав целую теорию сэн-но го кё – «голос до и после». Он различал крики по продолжительности, высоте, делил их на атакующие и обманные, считая, что правильный крик «подобен вспышке молнии в ночи» и должен вывести противника из равновесия.

Никто уже не решался выйти на открытый поединок с этим удивительным самураем. Жесткий, расчетливый ум Миямото никому не давал ни малейшего шанса не то что на победу, но даже на то, чтобы просто остаться в живых. Он никого не брал в ученики и странствовал только с юношей Иори, которого беспризорником подобрал в провинции Дэва и назвал своим приемным сыном. Для него уже не существовало «правил боя», как не существовало и никаких ритуальных уложений – Мусаси целиком слился с естественностью бытия, достигнув дзэнского идеала: «жить легко, словно листок, падающий с дерева». В этот момент Мусаси записывает: «С тех пор я живу, не следуя никаким особенным правилам. Обладая пониманием Пути боя, я совершенствуюсь во всех искусствах и ремеслах, но всюду отказываюсь от помощи наставников» [153].