Тайные чары великой Индии - [9]

Первая забота капитана всегда была — тщательно осмотреть свою палатку и убедиться, что она помещена так, как он того желал; иногда случалось, что он заставлял переменить место и сам за этим наблюдал; но это было редко. Если в первые дни любопытство его людей и было возбуждено, то в продолжение двух месяцев оно успело успокоиться; в конце концов, какой интерес могло иметь для этих людей, утомленных, пронизанных холодом, а главное, которым он всегда хорошо платил, открыть тайны, не имеющие для них никакой ценности; и потом, он всегда был наготове. Наконец, он убедился в преданности главных лиц своего отряда.

Вот как рассуждал капитан Кильд, и чем более проходило время, тем более эти рассуждения казались ему верными.

Он ошибался; если б это было одно пошлое любопытство, то его рассуждения были бы верны.

Все утомляется, даже любопытство; но вопрос был не в том; человек, который пытался открыть эту тайну, имел на то очень важные причины; значит, ничто не могло его успокоить, как только открытие этой тайны.

Вот чего не знал капитан и чего, как бы он ни был недоверчив, он не мог подозревать; он и не помышлял, что Блю-Девиль терпеливо, как крот, работал, чтоб открыть что-нибудь, а даже принужден был иногда по обстоятельствам оказывать ему более доверия, чем он способен был оказать при его подозрительном характере.

Дойдя до места, где караван должен был стать лагерем, Блю-Девиль немедленно отдал приказ рубить деревья для укрепления; потом, видя, что все эти люди серьезно заняты делом, он начал рассматривать и изучать грунт.

Местность была хороша, удобна для защиты и очень искусно выбрана Бенито Рамиресем. Это была довольно обширная поляна в средине густого леса, который лепился на отвесных сторонах большой горы; направо огромный кусок утеса неизмеримой вышины возвышался как стена и защищал лагерь от всякого нападения.

Огромный утес, похожий на переломленную арку гигантского моста, простирался над поляной в виде свода, около ста метров вышиной, закрывая почти третью часть ее; налево отлого спускалась сторона горы, покрытая лесом.

Блю-Девиль начал прежде всего осматривать утес, о котором мы сейчас говорили. Он тотчас понял, что эти утесы, сброшенные сверху горы вследствие какого-нибудь страшного наводнения, составили хаос утесов, взгроможденных одни над другими; скрепленные, прижатые друг к другу временем, они, по-видимому, составляли целое, в действительности же сдерживались в этом положении каким-то чудом равновесия. Он сделал затем еще открытие, которое причинило ему столько радости, что он чуть было не выдал себя, и с большим усилием сдержал крик удивления.

Когда окончили укрепление, он велел, по обыкновению, ставить палатки и зажигать огни.

Что же касается палатки капитана, то он приказал поставить ее под аркой из утесов, в самом удобном месте, так, чтобы полотно отбрасывалось спереди; сзади же и с боков оно было не нужно; таким образом, жилище капитана помещалось в природном углублении утеса и было защищено тремя каменными стенами.

Капитан Кильд так был доволен местом, выбранным Блю-Девилем для его ночевки, что не мог скрыть своей радости и горячо поблагодарил его, что очень удивило всех эмигрантов, знавших характер своего начальника и как он скуп на похвалы.

Лейтенант скромно поклонился и пошел устраивать свою хижину из ветвей.

В ту минуту как Блю-Девиль решился испробовать свое отважное намерение и хотел выйти из хижины, какая-то тень заслонила открытую дверь.

— Кто там? — спросил он.

— Это я, Пелон, — ответил молодой человек, сдерживая голос, — я пришел по вашему приказанию.

— Хорошо. Что ты сделал?

— Что вы мне приказали, лейтенант, — сказал он, приближаясь, — я помог Шакалу перевязать Линго, а потом притворился, что забыл флягу с камфарной водой, как вы мне это приказали.

— Отлично, а потом?

— Потом я спрятался, но так, чтобы видеть, что будут делать эти два человека.

— Что же они делали?

— Что вы предполагали, лейтенант, Шакал взял манерку, которая была еще совсем полна, и показал ее, смеясь, Линго; потом они стали угощаться, посмеиваясь надо мною.

— Так что?..

— Так что, лейтенант, манерка пуста, а Линго и Шакал пьяны и спят, a pierna suelta, как говорят испанцы.

— Хорошо, пусть спят; а другие?

— Все спят; не спящие в лагере только капитан, я да вы, лейтенант.

— Ты в этом убежден?

— Совершенно; часовые и те ничего не видят.

— Хорошо, дитя мое; ты знаешь, что тебе остается делать?

— Да, лейтенант.

— Ступай, дитя, и помни, что, повинуясь строго моим приказаниям, ты работаешь для своей выгоды и свободы.

— Я это знаю, лейтенант, и потому вы можете рассчитывать на меня, что бы вы ни приказали.

— Я убежден и вполне надеюсь; теперь иди, час настал; скоро мы опять увидимся.

Пелон молча поклонился и исчез.

— Теперь моя очередь, — прошептал Блю-Девиль, пробуя свой нож в ножнах и у пояса револьверы, — случай отличный; подобного больше никогда не представится; если в этот раз не будет успеха в том, что я ищу, — я отказываюсь… идем!

И бросив последний взгляд на свет в палатке капитана, он, полный решимости, вышел из хижины.

Но, вместо того чтобы перейти лагерь и прямо направиться к палатке капитана, Блю-Девиль, обойдя кругом своей хижины, пошел вдоль утесов, упираясь левой рукой об стену. Когда он достиг до куста какого-то колючего растения, лейтенант, рискуя оцарапать руки, раздвинул ветви и тотчас же скрылся в средине этого куста.