Тайны Змеиной горы - [56]

— Запевала, выходи к порогу!

В ответ на команду понеслась обидная многоголосая колкость:

— Всей оравой, ваш благородь, неспособно податься к порогу — тесновато, чай!..

— Тогда, хозяин, выходи!

Вместо хозяина вышел Федор, стал каменным столбом возле поручика, высоко поднял голову.

— Ни при чем хозяин тут. Я запевала! Не прикажешь ли мне, ваш благородь, под замок идти?..

Работные запротестовали.

— Эт-та за что под замок-то?

— Не позволим! Не по-о-зво-оли-им!

По дикому единодушному реву поручик понял, что хватил чересчур, и заговорил успокаивающим, чуть обиженным голосом:

— Чего бычьи глотки попусту надрываете? И не думал никому зла причинять. Просто хотел просить, чтобы внятно пропели песню.

— То иное дело.

— Хоть до утра слушай сначала до конца нашу песню.

Работным сейчас — море по колено. Снова принялись за песню.

Тем временем поручик шепнул сержанту, острому на память:

— Запоминай ту песню слово в слово.

На другой день поручик положил перед собой лист чистой бумаги. От напряжения кожа на лбу собралась в складки. Медленно, но уверенно плыло гусиное перо по бумажной глади.

Не один раз поручик перечитал свой рапорт и нашел его убедительным.

Управляющий рудником, получив рапорт поручика, не отважился отхлестать плетьми тридцать человек, чтобы не вызвать возмущения работных и остановки работ. «А вот зачинщика наказать — прок немалый будет…»

Беэр и члены канцелярии получили представление управляющего и быстренько сочинили ответную резолюцию:

«Все оное оставить без последствий и предать забвению, дабы не отвращать усердия работных от службы, паче поименованные песнопевцы не прежде и не после в штрафах и наказаниях не бывали, кроме бергайера Белогорцева».

Для острастки работных лишь одного Белогорцева приказано наказать плетьми или батожьем.

* * *

Беэр долго и придирчиво осматривал строения нового похверка, который находился без мала в версте ниже первого. Здесь Змеевка делала крутой упругий поворот. Ее туго перетянули поясом плотины.

Беэр не скрывал удовлетворения от увиденного. Плотина оказалась прочной, пруд полноводным и обширным. Помещения толчейной и промывальной фабрик добротны и вместительны. Теперь змеиногорским рудам нечего залеживаться на месте.

— Хорошо-с, господин управляющий! Достойно похвалы ваше усердие.

Про себя Беэр подумал: «Против прежнего приписных крестьян на перевозку руд потребуется почти вдвойне».

После осмотра Беэр отправился для освидетельствования вновь открытых рудных мест. До самого Прииртышья разбросались они. Пытливой любознательностью рудоискателей открыты.

Путь-дорожка не из ближних. И самое главное — пролегла через неприступные, нехоженые горные кручи, бурные реки, долины и нетронутую тайгу. Многочисленная свита сопровождала Беэра: охрана, горные офицеры, знатоки горного дела, рудоискатели. Даже лекарь и священник были — за длинную дорогу всякое могло случиться. Федор тоже в свите. Более десятка месторождений, открытых им, лежали на пути экспедиции.

С места на место продвигались развернутым порядком. Из предосторожности, на случай внезапной встречи с воинственными кочевниками, вперед и по сторонам высылали усиленные дозоры. Каждый в свите — воин: имел ружье и достаточный запас зарядов к нему. Сам Беэр обучал подчиненных огненному бою. Часто по ложной тревоге люди ложились в густую цепь. Беэр солидно наставлял: «Главнейшее — со смыслом палить надобно. Когда узришь и мушку приклеишь к противнику, тогда и пали так, чтобы наземь замертво, мешком сверзился. При этом трусости не место…»

Строгий военный порядок Беэр завел в пути. Ранними утрами и в глубокие вечерние сумерки барабанный бой оповещал о начале и конце сурового походного дня. Гулкое эхо долго металось по глухим окрестностям.

Не привык к такому Федор. Ненужной детской забавой считал генеральские затеи. И без них можно обойтись. Вставал же Федор с первыми птицами, задолго до барабанной трескотни, уходил в лес или куда-нибудь к ручью, вслушиваясь в веселый птичий гомон.

Через две недели после выхода с рудника случилось такое, что потрясло Федора. На вечернем привале не оказалось старого солдата тылового дозора Назара Путинцева. День-другой прошел, а солдат не появлялся. Беэр и малейшего вида не подал, что обеспокоен происшедшим, лишь втайне подумал тревожное, отчего холодные мурашки пробежали по спине: «Поди-ка, убег солдат к джунгарам. Приведет тайком орду несметную, обрушится на голову каменным обвалом…»

И вдруг на четвертые сутки солдат пришел перед самым сном. При языкастом пламени костра видно, как поникли солдатские усы, будто чуткие огуречные плети от внезапного заморозка. В солдатской одежде дыры — кулак толкай.

— Виноват, ваше превосходительство, за отлучку… еле дух не испустил догоняючи… с дороги сбился, забрал в сторону.

На этот раз барабанный бой прогремел солиднее. Под него спустили кожу с солдатской спины. Потом солдата добрую неделю возили в повозке — не мог передвигать ноги. Клял он себя, что не угодил к джунгарам в лапы. Съедала обида на начальство за крутое наказание.

Около трех десятков лет Путинцев беспорочно, верой и правдой служил императорскому трону. Солдатские беды, что раньше проходили стороной, теперь одна за другой обрушились на его голову. Малость затянуло кожу на спине от плети, и по милости Беэра старому солдату сыскали сносную и более легкую службу. Больше не стали посылать в дозорные хлопотливые разъезды, а определили в ночной караул при стоянке экспедиции. Самая стариковская служба. Только Путинцеву и она не в облегчение. Глазами въедается в густую темень, чутким ухом ловит слабые шорохи. И чем внимательнее всматривается и вслушивается в ночь, тем больше страха, что прозевает злого противника. Про себя жарко читает молитву. От этого вроде легче становится на душе.