Тайны Змеиной горы - [52]
Работных каждого в отдельности допрашивали с большим пристрастием, драли кошками — длинными узкими ремнями с угловатыми вырезами на концах. С первыми ударами кошки спина человека густо кровоточила. Священник читал увещевание, пугал муками ада за невысказанное признание. Работные так и не дали показаний, угодных начальству. А через несколько дней, как и их предшественники, сбежали с работы. И не в том самое страшное.
В рудничной конторе сыскалось новое подметное письмишко. В нем сообщалось:
«Укоцали лютого нарядчика и до тебя доберемся, управляющий..»
И вслед за тем — другое происшествие. На дне Подрядной штольни нашли мертвого шихтмейстера Слатина со сплющенным лицом. Как раз напротив лихтлоха.
При следствии всех работных таскали в рудничную контору. И без толку. Каждый отвечал молчанием или неопределенными словами.
Причина смерти шихтмейстера так и осталась неразгаданной.
Над лихтлохом не было ограждения. Рудничное начальство донесло рапортом по команде:
«Разбился при падении в лихтлох от собственного недосмотра в сумеречное время…»
Не успели засыпать землей могилу шихтмейстера, как появилось другое письмишко:
«Нырнул шихтмейстер в гору и с концом. Кто еще?..»
Слатин работным и на вершок не уступал. Знало о том начальство и потому вдвойне сконфузилось от найденного письма и своей отписки.
Беэр негодовал. И больше всего оттого, что бежавшие работные как в преисподню проваливались. И без того недостаток в людях…
И только через четыре месяца пришла обнадеживающая весточка. Из походной канцелярии командующего русскими укрепленными линиями в Сибири сообщили, что на пограничных постах поймали немалое число беглых работных Змеиногорского и других рудников Колывано-Воскресенской округи. При следствии установлено, что «оные беглецы уличены в намерении к побегу в калмыки и зенгоры, в роптании, разглашении непотребных и противных указам речей…»
Укрепленные линии усилили отрядами выписных казаков. На крепкий замок закрыли границы.
В это время из секретной комиссии при сенате пришла бумага. Предлагала она определять в горные работы на Колывано-Воскресенские заводы и рудники осужденных на каторгу в разных местах Российской империи. Беэр и члены Канцелярии Колывано-Воскресенского горного начальства руками и ногами забили против того. Свое мнение объясняли в пространных поношениях царскому кабинету и секретной комиссии тем, что каторжники лишены
«всякого человечества и добронравия» и их нельзя употребить при плавке и добыче серебросодержащих руд, так как эта работа «требует ревности, верности и прилежного примечания…»
На самом деле начальство боялось другого — пагубного влияния каторжников на
«умы и настроения работных, воровства, пакостей, нерадения и бываемых после того бесконечных следствий и затруднений…»
На юг от Большого Сибирского тракта путь для каторжников оказался закрытым. Их угоняли дальше, на Нерчинские свинцовые рудники.
Начальство Колывано-Воскресенского округа осталось довольно, что оградило заводы и рудники от нашествия злых каторжников. Тревожило другое. Что ни день, приходили вести о новых дерзостных проступках, за которые работным одно наказание — каторга. Каторга — бочка без дна, которую не наполнишь никогда. Как же удержать работных на заводах и рудниках? Было над чем подумать. Лицо Беэра постарело, потрескалось от морщин, как земля в сухое, знойное лето.
В десятый раз Беэр принялся просматривать списки провинившихся мастеровых работных. Почему-то первой бросилась в глаза фамилия Соленого. «Опять он, этот Соленый…» — с раздражением подумал Беэр и вдруг посветлел от неожиданно родившегося желания. Тотчас же приказал денщику:
— Привести ко мне Соленого.
С заросшего лица в упор смотрели насмешливые глаза.
— Ну-с, Соленый, — весело заговорил Беэр, — не пустой ли наговор на тебя, что намеревался меня и других лишить жизни. Говори сущую правду.
— Истинно, что нет наговору! Тебя, высокоблагородие, при случае не отпустил бы в целости, потому как ты насолил немало многим, а ефрейтора не думал лишать жизни, просто помешал ему прибить мальчонку.
Беэр позеленел от неслыханной дерзости, закипел, как на огне.
— Каков наглец, а! Убрать немедля Соленого!
Дня через два-три, малость успокоившись, Беэр подумал: «Такие люди, как Соленый, потерянные, испорченные вконец, а отпускать их из округи не резон: в работниках нехватка…» И тут голову генерала посетила удачная мысль, которую он объявил чинам канцелярии. Отныне всех, кого ожидала каторга, стали втихомолку рассовывать по самым глубоким и скрытым от любопытных взглядов подземным выработкам, употреблять в работы скованными и под надежным караулом.
— Именоваться этим людишкам секретными колодниками, жить под землей неотлучно, наподобие кротов, до самой смерти, — заключил Беэр.
Блекли яркие летние краски. На перестоявших, некошеных травах — первые признаки увядания лета: густо-красная мелкая сыпь, вроде ржавчины. В зелени кустарниковой листвы с каждым днем отчетливее проступали медно-красные, золотисто-желтые пятна. Над горными хребтами, на вершинах елей и пихт — нежная воздушная синь. В долинах и на увалах она густела, становилась почти черной.
