Тайны Змеиной горы - [43]

Госпитальное начальство по указке свыше не давало засиживаться ходячим больным, выгоняло их в обширный двор. Здесь, как и на склонах горы, охотились за змеями. Правда, никакого урока не устанавливалось. И все же работные день-деньской слонялись на солнцепеке в поисках добычи. Беэру понравилось это.

— Похвальна сия разумная мера против мерзких тварей!

В добром расположении духа он не погнушался спросить у больных тут же во дворе:

— Хорошо ли вас содержат в госпитале? — При неловком молчании больных совсем повеселел и уверенно проговорил: — Стало быть, и в самом деле хорошо, коли молчите. Не так ли?

Тогда из кучки больных послышался голос, уверенный и смелый:

— Не совсем хорошо! В харче большую нужду терпим, высокопревосходительный господин.

— Отчего же?.. И как ты прозываешься? — лицо Беэра построжело от проступивших морщинок.

— А вот потому, — продолжал тот же голос. — К примеру, возьмем суп, что нам подают. Такой жидкий — впору крупинки считать. Никчемный и безвкусный. Жаль, воду понапрасну портят. А прозываюсь я Соленым, по имени Иван…

Беэр вспомнил про недавнее доношение и бойко спросил у лекарского ученика:

— Какой болезнью он одержим?

— На поправке после экзекуции, ваше высокопревосходительство.

Прежде чем круто повернуть и крупно зашагать прочь, Беэр недовольным тоном бросил:

— Вижу: немолод годами, бороду инеем запорошило, а наука впрок не идет.

Лекарский ученик забежал вперед идущего Беэра, убедительно и слезно пояснил:

— Не верьте, ваше высокопревосходительство, пустому навету! Харч выдается по рациону без остатка. Сами в том извольте убедиться.

Перед входом в госпиталь лекарский ученик резко взбежал на крыльцо, услужливо рванул на себя дверь. И то, что увидели Беэр и его свита, их поразило неожиданностью и поначалу пришило к месту. Откуда-то сверху сорвалась змея и, к великому удивлению всех, повисла в воздухе. Потом начала отчаянно извиваться. Из раскрытого рта истекало угрожающее шипение.

В диком страхе бригадир скатился с крыльца. Во внутренние покои лазарета он не пошел. Разгневанный до предела, приказал учинить тонкое следствие по поводу этой дерзкой насмешки над ним.

В то время в госпитале находился единственный больной Фома Тихобаев — остальные во дворе встречали Беэра. С Тихобаева и начали дотошные допросы следователи.

— Ты захлестнул удавкой змею? Хотел, чтобы ужалила его превосходительство! А ну, говори без запирательства!

Фома мелко вздрагивал одутловатым, жидким телом и слезно оправдывался:

— Немощен я… По нужде с топчана на руках ссаживают. Не по мне проказы творить.

Следователи не унимались, побоями причинили страшную боль исстрадавшемуся человеку. Узнал про то Соленый, пришел к следователям, честно объявил:

— Не мучайте, изверги, невинного! Я змею словил и подвесил.

Не поверили Соленому и стали отвергать его вину:

— Ты во дворе с самого утра находился. Не твоих рук проделка. Отваливай, пока не получил по морде!..

Беэр находился на руднике почти две недели и каждый день интересовался ходом следствия. Вокруг бригадирского особняка выставили усиленные караулы: были опасения, что Беэру подстроят и здесь такое же, что в госпитале.

А случилось другое. Однажды ранним утром на крыльце особняка солдаты подобрали угрожающую записку:

«Хочешь остаться в живых, уметайся немедленно прочь. Не то твое брюхо распорем, намотаем кишки на камни. Да оградит тебя, толстопузого, бог от такой напасти!..»

Беэр всматривался в неровные, неуверенные закорюки и ощущал, как мерзкий страх коробил кожу на спине.

От болезни и допросов с пристрастием скончался Фома Тихобаев, так и не проронив ни единого слова о Соленом.

Пока самые натасканные писари долго и тщетно пытались распознать, кто написал подметное письмо, бригадир под предлогом неотложных дел поспешил укатить со Змеиногорского рудника. Как говорят, подальше от греха. Попросту струсил.

Между тем Соленый с зарубцевавшейся спиной вернулся домой. В душе долго сокрушался смертью Фомы Тихобаева. Про себя же говорил: «Через меня Фома раньше времени душу отдал. А с бригадиром по-моему вышло: не только в покои госпиталя не вошел, а и с рудника сбежал его превосходительство».

* * *

Приказчик Сидоров долго болтался не у дел. Не поставишь же его к плавильной печи, не пошлешь с кайлой в рудничный забой. Не те годы. Да и привык приказчик людьми распоряжаться. Про настоящую тяжелую работу давным-давно позабыл.

Теперь всеми рудничными и заводскими делами на Алтае правили подготовленные горные офицеры. Новое начальство еле подыскало подходящую должность для Сидорова: определили старшим штейгером на Змеиногорский похверк. Должность эта называлась — похштейгер».

В течение смены Сидоров неотлучно находился то в промывальной, то в толчейной фабриках. Домой уходил уставшим, опустошенным. В ушах долго не смолкали звонкое хлюпанье воды, резкий скрежет, глухой и гулкий перестук рудодробильных пестов. С Сидорова немалый спрос был. Он неустанно следил за работой дробильщиков, засыпщиков, подкатчиков. Начни похверк плохо работать, и сразу немалый ущерб интересам ея императорского величества. Попробуй не выдать положенного числа шлихов! От одной мысли о том Сидорова сковывал цепкий холодок.