Тайны Змеиной горы - [29]

Настя вздрогнула.

По дороге, которая огибала берег, покатился стук тележных колес. «Не иначе, как углежоги», — подумала Настя и села отдохнуть на выворотень, занесенный сюда ветром по вешней воде.

От набежавшего ветерка в камышах захлюпала вода. По кустам и камышу пробежал тревожный шум. По озеру, не защищенному от ветра, покатились частые и мелкие волны с тонкими белыми гребешками. «Потому и Белым, видно, называется», — не совсем верно заключила Настя и обернулась. Стук колес затих рядом, за камышовой излучинкой. Настя пошла туда — надеялась встретить попутную подводу, чтобы доехать до дому.

Почти лбом с Настей стукнулся человек, вынырнувший из-за камыша.

— Настенька! Вот не чаял-то!

Перед Настей стоял приказчик, улыбающийся, окрыленный неожиданной встречей. Он смотрел в одну точку и медленно двигался вперед, будто приготовился ловить пугливую сказочную жар-птицу.

На миг Насте показалось, что идет к ней оживший выворотень. И руки раскинул, как посохшие, хрупкие корневища. Хотелось ударить по ним, чтобы осыпались на землю мелкой крошкой. Настя даже в стороны поглядела. Но в густой траве не видать палки.

— Настенька! — простонал приказчик. — Чего же ты? Одни ведь мы, как есть одни! Кузьма на куренях, Федьки тю-тю! Иди же ко мне, ягодка наливная, перепелочка луговая!

И вдруг в ушах приказчика затарахтел раскатистый гром. Плетями упали руки.

— Если ты, старый пес, ко мне притронешься пальцем, душу к чертям в ад пошлю! За тебя в ста грехах отпущение получу!

Не ожидал такого опешивший приказчик. По дикому выражению лица понял, что Настя не собирается шутить. Тогда решил действовать по-иному.

— Скаженная, пошто орешь во всю глотку! Здесь тебя никто не услышит. В долгу ты у меня, как в шелку, пора и поплатиться! По воле не даешься — силушкой возьму! Чай, знаешь, не изболелся и работой не извелся еще Мокеич!

От угрозы Настя только передернула бровями. Потом засмеялась громко и раскатисто — так, что камыши вздрогнули.

— А ну попробуй, трухлявый пень, догнать меня! От издыху падешь на землю, с душой простишься! Ха-ха-ха!

Настя метнулась в сторону, потом резко повернула к озеру, где стояла раньше. Приказчик не по годам легко гнался следом. Настя долго кружилась вокруг выворотня, пока приказчик не запнулся о корневища и не плюхнулся в жидкую прибрежную тину. Тогда Настя прыгнула в лодку и сердито пригрозила:

— Спробуй погнаться. Под корень снесу голову веслом! Понял?

Зашуршала по камышам лодка. Птичьими крыльями захлопали по воде лопашные весла. Буровить бы Насте воду до другого берега. Так нет ведь! Отъехала самую малость, стала на дно лодки и принялась насмешливо подтрунивать:

— Бывайте здоровы, Харлампий Мокеич! Да, забыла! Чуть левее возьми. Там прокос в камыше. До исподнего разденься. Одежду-то от грязи как следно прополощи. Отожми по порядку да обсохни! Не то хворь простудную зацепишь, сляжешь и, не дай бог, не подымешься. На кого меня, сиротину, оставишь-то?

— Настенька! Вернись!

Слова прозвучали глухо, фальшиво. Совсем не так хотел произнести их приказчик. Просьбу истую, душевную хотел вложить в них. Не вышло. Душила приказчика злоба на свою оплошность, на дерзкую выходку Насти.

От быстрого хода у носа лодки пенились белоснежные, шумливые бурунчики. Настя причалила к противоположному берегу, отыскала малоприметную пешеходную тропку. По ней через лесок, срезая замысловатые петли, поспешила в Колывань.

Случай у озера встряхнул Настю. Смеющаяся и возбужденная, предстала она перед отцом.

— Чего так? Ай какая радость выпала? — спросил тот.

— Не-е, отец! Поозоровала малость, на душе светлее стало!

Белоусов повернул в разговоре. И не хотел этого сказать, а как-то само собой вырвалось:

— Новости объявились. Федор Лелеснов невесту привез.

Настя не смутилась в лице и, как могла, безучастно сказала:

— Каждому свое: одному — радость, другому — тоска…

* * *

С тех пор как Филиппа Трегера видали рудовозы, не было о нем ни слуху ни духу. И вдруг грозное письмо Демидова. Притих Мокеич от предчувствия неминуемой расправы. С него одного взыщется вина за донос. Не усмотрел, не перехватил вовремя кляузника.

Февраль выдался на редкость погожим, безветренным. Над землей лениво порхали крупные снежинки, косматые, как девичьи ресницы. Безмятежная дремота сковала горные хребты. От многоснежья обмелели долины, убавились в росте леса.

Однажды цепенящую тишину разорвали, разметали бойкие перезвоны ямских колокольчиков, густые всхрапывания троек. В Колывань явились нежданные гости — комиссия знатоков горного дела.

Завертелся волчком озадаченный приказчик: от хозяина не было не только какой-либо инструкции на этот счет, но и простой весточки. Дивовались все в Колывани: никогда не скапливалось такого большого числа высокопоставленных чиновников.

Бригадир Беэр на первое время успокоил приказчика мягким заверением:

— Наехали мы сюда по велению самой матушки императрицы единственно ознакомиться с дикими краями да промежду протчим и с заводскими устройствами…

Демидов не баловал своих приказчиков добрым обхождением и милостями. Приказчик Сидоров растаял в улыбке от манеры обхождения Беэра, но все же послал нарочного в Невьянск — боялся, как бы не натворить неугодного хозяину.