Тайны Змеиной горы - [12]
— Отец велел к сроку быть. Пошла домой.
С уходом Насти как бы злой морозный ветер пробежал по избе, в толстые ледяные панцири заковал людей. Поняли парни с девками: без Насти вечеринка — что свадьба без звонкой балалайки.
А в другой раз все пошло как полагается. Настя смеется, шутит, и вечеринка оттого не постная. Только угодливо гогочущим парням невдомек, что Настино настроение от Федора исходит, который сегодня на прежнем месте в углу сидит.
Кончилась вечеринка, и Настя вслед за Федором из избы вышла. На улице тронула было парня за плечо и виноватым голосом сказала:
— Проводил бы, что ли…
— Боишься нешто?
— Люди не волки, а инда обижают.
Шли рядом. Руками нет-нет задевали друг друга. Федор молчал. Больше от недоумения: Настя как-то необычно и первой заговорила с ним.
Федор знал, что обиженные на него из-за Насти парни не станут перед ним поперек дороги. От этого родилось чувство неловкости и виноватости.
Настя же без умолку говорила обо всем, что приходило на ум. С каждым шагом она как-то незаметно вторгалась в душу Федора. И ему начинало казаться, что рядом шагает хороший и давнишний знакомый. От этого рассасывалось чувство неловкости.
Впереди — пригорок. Плотно утоптанный снег жирно лоснится при лунном свете. На самой вершинке пригорка Настя поскользнулась, упала со сдержанным криком и примолкла. Федор растерянно топтался на месте, не зная, что предпринять.
Выручила сама Настя.
— Помог бы подняться-то…
Федор уловил в ее голосе сдержанный упрек, порывисто бросился к ней. Сейчас ему показалось, что луна куда-то спряталась, и в наступивших потемках Настя угадывалась по частому, прерывистому дыханию. Вот ее дыхание совсем близко и опалило щеку Федора. И вдруг Лелеснов мягко отстранил от себя Настю. Та спросила обиженным голосом:
— Пошто так?..
На освещенном лице Федора хорошо заметна загадочная, мягкая улыбка. Настя круто повернула и было решительно зашагала домой. Очнувшийся Федор остановил ее, участливо спросил:
— Чай, больно ушиблась-то?
— И вовсе не больно, — ответила Настя и с нескрываемой досадой выпалила: — Ты какой-то не такой, как другие, не из догадливых.
Насте и в голову не пришло, что в эту минуту перед глазами Федора стояло видение — незнакомая девушка с молотком в руке…
Получив весть об открытии в Змеевой горе, Демидов принялся настойчиво хлопотать о возвращении Колывано-Воскресенских горнорудных заведений. В угоду ему Угримов все чаще жаловался в Главную канцелярию «на безлюдье, дикость тамошнего края и ненадежность рудных мест к простиранию заводского действия».
Из Невьянска, с демидовского подворья, глубокими ночами частенько выкатывались крытые возки под надежным караулом. Иные держали путь в Екатеринбург, иные и подальше — в Москву и в Петербург. Хитрый заводчик отправлял «нужным» людям дары. Одни получали дорогие картины в тяжелых, под листовым золотом рамах, диковинные статуэтки, вазы, канделябры, люстры из редких минералов, другие — роскошные бухарские и персидские ковры, узорное каслинское литье, третьи, самые влиятельные, — золото и серебро в изделиях и слитках. «Долг платежом красен. Да воздастся сторицей за утраченное», — думал Демидов и не ошибся.
Вскоре и Главная канцелярия в представлениях в берг-директориум начала настойчиво повторять строки угримовских отчетов. Задаренные петербургские сановники только и ждали того, чтобы в один голос высказать свое мнение: «Какой прок от тех рудных мест и заводишек. Поруха одна для казны, если не больше… Места тамошние ненадежны от неприятеля и бедны рудным содержанием. Вернуть их Демидову и делу конец, а казне сущее облегчение…»
Демидовское прошение, испещренное благожелательными резолюциями во многих инстанциях, беспрепятственно дошло до самой императрицы Анны Иоанновны и украсилось кратким, но выразительным повелением:
«Быть по сему».
Тем временем в Томском горном правлении поручик Лукашов сочинил оценочную ведомость на возврат горнорудных заведений Демидову. По ней приказчики и приняли все сполна.
Приказчик Сидоров возвращался в Колывань из Невьянска. Перед отъездом он получил строгий наказ не рыться в Змеевой горе, пока не получит особого разрешения. Сам Демидов отобрал клятву в том, затем отправил приказчика в правежную избу, где чинили страшные пытки над ослушниками хозяйской воли. От душераздирающих криков, тошнотворных запахов человеческой крови и горелого мяса приказчику, жидкому на расправу, сделалось дурно. Горло сжали железные клещи, затряслись от страха ноги. В ошалелых глазах стоял густой осенний туман. Приказчик вышел из избы и еле пересек двор пьяной, заплетающейся походкой. Улыбающийся, довольный преподнесенным уроком, Демидов спросил невинным голосом:
— Видел? Понравилось, чай!
Приказчик рухнул пластом наземь, жалобно заверещал, как синица в лапах ястреба:
— Как не видеть, благодетель! Видел, видел! Не дай бог такого изведать на старости лет!..
— Вот то-то же! Теперь езжай с богом да не забывай, против чего крест клал…
В ознобе Сидоров сел на повозку. Всю дорогу, как живое, стояло в глазах видение страшного демидовского суда, в голове вертелась неотступная мыслишка: «Лют хозяин, запорет, как волк ягненка, коли прознает про какое своевольство или утайку».
