Тайны русской души. Дневник гимназистки - [83]
Ну – да, конечно. Я же знаю это давно, но временами – с давних пор, чуть ли не со второго класса (гимназии) – эта цель (такая удаленная, такая долговременная) затемняется, и находит на меня «забастовочное» – как я теперь называю – настроение. Возмущается душа против этого, и я чувствую, что всё во мне протестует – и я не хочу делаться лучше, что я хочу проявить весь свой эгоизм, свое «я хочу», что я не хочу, чтобы мое «я хочу» было хорошим и направлялось к благу…
Да, и вот это затемнение цели порой охватывает меня мраком и ужасом. И должно быть, это будет продолжаться и впоследствии: на одном решении мне не остановиться, и… о, мое душевное равновесие! Как ты постоянно снаружи – и как неустойчиво внутри!..
Язык – это отражение духовной жизни народа, говорится на обложке (учебника) русского синтаксиса. Ну – да. И изучение иностранных языков очень важно. Против этого я ничего не говорю. Но что дает оно душе? Непосредственно? Чтобы узнать душу чужого народа, мало изучить одну грамматику. Его бытовую историю, историю литературы и литературу нужно изучить. И тогда, если ум умеет сопоставлять, различать, делать выводы, – тогда только душа чужого народа – через посредство ума – сделается (насколько возможно) понятной нашей душе, откроется ей.
Не то – искусство. Там душа познается непосредственно душой. И так как искусство – это проявление души в ее высших движениях, в ее глубочайших созерцаниях, в ее сокровенных переживаниях, то соприкосновение с ним – это глоток свежей родниковой воды в душной пыли повседневности. Это – взлет собственной души на высоты духа. Конечно, эти высоты – свои для каждой воспринимающей души. Но нужды нет – соприкасаясь с искусством, то есть всходя на свои крайние высоты – каждая душа делается лучше, чище, выше… Я не умею объяснить, как это я чувствую…
Но мне кажется (вот Зоя (Лубягина) говорит, что ее Шуберт так моложав, а сама намекает, что ей «лет, лет!..»), так вот: эту моложавость, эту молодость души только и можно объяснить тем, что музыканты имеют гораздо чаще возможность очищаться от налета будничной пыли – этой свежей водой чистейших родников, этим горным воздухом, который дышит ароматом цветущих лугов, а не пылью проезжих дорог…
И как же я жалею, что давно-давно не училась музыке, что я не могу по желанию чувствовать в своей душе красоту и высоты!.. Зачем так поздно начинаешь понимать?!.
Ненадолго хватило мне этих минут просветления. Только – до воскресенья (26 ноября), только – до вечера. И Зоя (Лубягина) помогла мне так легко разрушить «карточный домик», чуть-чуть сооруженный, – домик моего равновесия.
Это не потому, чтобы она (Зоя) не принесла скрипку – хотя именно этого-то я и ждала. Нет! Что-то в ней самой и ее словах помогло какому-то странному чувству во мне самой – незаметным толчком уронить мой «карточный домик». Ну а раз он сломан… Какое мученье!..
Мои милые сумерки стали снова слезами и болью. Те четыре-пять дней были как светлое утро, а теперь – снова точно ночь. И снова кажется, что незачем жить, что невозможна сколько-нибудь сносная жизнь, если не убить совершенно претензий на понимание искусства, потому что чувства понимающего нет, потому что это – покушение с негодными средствами.
Надо принизить себя, свои желания, потому что они летят выше, чем следует, потому что они не тянут к достижению, а только яснее и больнее дают почувствовать разницу между ними самими и лежащими в душе возможностями. Они зовут выше, чем я могу достать, они стремятся выше моего роста.
Надо и знакомства подбирать себе по росту. А то несколько из моих (знакомых), безусловно, выше моего (уровня). Других, но немногих – я выше. Но это – даже и не мои знакомства. По росту же – мне нет никого. Или, может быть, у меня – плохой глазомер?..
«Не старайся быть гением, сын мой, это не всякому полезно», – говорит Параго «червяку своего сердца» – Астико.
О, только тогда, когда я смогу примирить желания с достижениями, то есть принизить первые до степеней возможности достижения, только тогда, вероятно, я найду душевное равновесие, по которому стосковалась так сильно моя душа. Но – когда же?..
Ну и творится же на свете!
В субботу (2 декабря) ни освещение, ни вода не были доступны городу. Мы таяли снег да пары две ведер добыли у какой-то Репиной – из колодца. Хорошо, что горит у нас керосин, а то и в темноте насиделись бы…
Как странно посмотреть на улицу было: непривычная темнота, нигде не видно светлого круга фонаря. Большевики захватили и электрическую станцию, и телефон, и водокачку. Вчера, однако, среди дня вода пошла, а сегодня опять (Лена Малинина прибегала из гимназии – сказать) предупреждают, что снова водопровод будет заперт – чтобы набирали воды. А у нас – кадка худая…
Ах, моя голова! Масляная… В пятницу (1 декабря) хотела мыть – неделя после бани прошла, просила маму воды поставить, так она не захотела:
– После, – говорит, – завтра вымоешь…
Надеялась на сегодня – опять воду запирать хотят…
Со вчерашнего дня (3 декабря) не работает почта. Опять пропадет мое письмо к Соне (
