Тайны русской души. Дневник гимназистки - [70]

Сегодня мимо ходят грозы, а здесь был только короткий тихий дождик. А утром, когда тетя и Зина ходили в Кукарку, я лежала в огороде – под молодыми березками, шумящими под ласковым ветром. Хорошо было – и так мирно на душе!..

Я теперь так далеко ушла от всякой политики, так чужда мне вся суматоха этой лихорадочной жизни, что я не понимаю других стремлений, как жить вместе с этими зелеными лугами и тихим лесом, любуясь ширью синих далей и слушая далекий звон колоколов.

Сегодня мне так припомнилась «Тишина» Некрасова:

Спасибо, сторона родная,

За твой врачующий простор!

Суббота, 1 июля

Как чудно шумит лес, когда мы сидим там или я лежу – после еды и ходьбы! Какими неуловимо-стоголосыми звуками дрожит воздух, когда идешь по заросшему белым низким клевером выгону! И как понятен становится стих Тагора:

«Когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать, я понимаю, почему звучит музыка в листьях и почему волны шлют хоры своих голосов сердцу внимающей земли – когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать…»301.

Как понятен Дикки Ферлонг, передавший в картине ноту, которая звучит в воздухе в жаркий июльский полдень… Музыка леса и лугов – музыка земли и музыка неба – в гармонии голубой эмали с снежно-белыми рельефами облаков, сиренево-серой дымкой туманящихся на горизонте… Подольше бы пожить, чтобы видеть, слышать, чувствовать всем телом землю и смотреть в голубую бездонность неба!..

Что, если мне осталось жить только до будущей весны?.. Жаль мне будет земли…

2 июля, воскресенье

Прекомичная вещь получается: я, когда думаю, непременно разговариваю с кем-нибудь. Обязательно. И тем более смешно, что разговоры ведутся очень часто с такими лицами, с которыми я обычно очень мало говорю или ограничиваюсь всего несколькими словами – при «здрасьте!» и «до свидания!», например, – с Мишей (Юдиным). Ведь уж я избегаю с ним разговаривать, потому что он всегда старается добраться до какой-то «сути», а я чувствую, что у меня этой «сути» – то и нет. И отделываюсь общими фразами и ничего не значащими шутками.

А вот на этих днях у меня был с ним такой мысленный разговор – по поводу моего письма, давно когда-то писанного у них – к Зинаиде Александровне (Куклиной). Я рассказывала, что люблю бывать с Зинаидой Александровной. Почему? Да просто потому, что после часа-другого, проведенного с нею, я чувствую себя бодрее, живее и сильнее. Она никогда не говорит мне, что я не сделаю того-то и того-то, что я не смогу чего-нибудь. Она говорит наоборот:

– Вы интересны, потому что у вас много своего, потому что вы всегда хотите сделать, быть по-своему – хоть хуже, да по-своему, иногда – наперекор другим. Правда, вы не можете того, другого, многое для вас невозможно – из того, что для меня просто и удобоисполнимо, но это – от здоровья, характера и окружающей обстановки…

И вот – хоть мы с ней часами пререкаемся и говорим вздор и глупости, я на несколько дней становлюсь более живым человеком. Она как бы создает меня – для меня. Ведь ничего того, что она во мне предполагает, во мне нет, по крайней мере – большей части. И она создает меня такую, какую ей хочется. И что странно: от этого искусственного придания моему внутреннему облику многих черт, и не находящихся в нем, я становлюсь больше «я», чем когда-нибудь в другое время и с кем бы то ни было другим. Гораздо больше – «я»! Против многого я упорно восстаю, со многим не соглашаюсь, но факт: я с Зинаидой Александровной – гораздо больше, сильнее, определеннее и ярче «я», чем с кем-нибудь другим. И потому я люблю по временам с ней бывать. Я оживаю…

Всё это я и объяснила Мише (Юдину) в своем мысленном с ним разговоре…

Вчера (1 июля) я написала Соне (Юдиной) письмо. Пустое, ничего интересного не представляющее. Домой тоже написала коротенько…

Начинаю, кажется, оживать и чувствую, что могу писать – иногда пустые письма. Вообще – уже могу писать… Сегодня мне это, кстати, и удобно.

Зина (сестра) с тетей ушли в Кукарку, и это время я стараюсь использовать в таком направлении как можно лучше. Письма-то я могу писать и при них, а вот читать ОвсяникоКуликовского302 и писать все свои соображения – гораздо лучше, когда одна. Я прихожу к такому заключению, что человеку необходимо оставаться одному – хоть час в день. Кроме того, ему необходимо каждый день где-нибудь бывать – вне дома. Иначе все домашние мелочи вырастают «из мухи в слона», и жизнь становится несносной. Вот почему мне так тяжело было этой зимой дома.

Болезнь сама по себе отравляла существование, а кроме того: 1) я не была предоставлена самой себе ни на одну-единственную минуту и 2) жила исключительно жизнью нашей квартиры – поэтому все мелкие неприятности (не мои лично) становились большими и занимали центральное место в мыслях целого дня.

Потому у нас так часты и столкновения, что все наиболее нервные люди страшно редко покидают дом, чтобы побывать где-нибудь. Может быть, поэтому они и более нервны… Гоголевские «старосветские помещики», несомненно, обладали великолепной нервной организацией и хорошей приспособляемостью друг к другу. Только потому – да еще оттого, что они двое образовывали плотную ячейку, обособленную от других, – они и жили так тихо да мирно, и «желания их не перелетали через забор». А вот когда ячейка не обособлена и нервная организация никуда не годится, когда ни один из 4 – 5 человек, самых различных по характеру и не подходящих (