Тайны русской дипломатии - [81]

Минутку-минутку, при чем здесь гостиница? И когда все это происходило? Смотрим на дату: декабрь 1941-го. Значит, Уманского в Москву все-таки заманили, и до столицы он добрался. А почему в разгар войны его отозвали из Вашингтона? Правильно, потому, что предложили повышение и назначили членом коллегии НКИДа. Все шло по разработанному на Лубянке сценарию, но в последний момент что-то не сработало — скорее всего, помешала война, крови лилось и без того много.

К тому же оказалось, что знающих и толковых людей в стране катастрофически не хватает.

Как бы то ни было, в 1943-м Уманского назначают Чрезвычайным и Полномочным Послом в Мексике, а в 1944-м еще и посланником в Коста-Рике (по совместительству). По идее, ему надо было немедленно отправляться в Сан-Хосе, чтобы вручить главе правительства верительные грамоты, но Уманский, будто предчувствуя что-то недоброе, как мог, оттягивал эту поездку. 25 января 1945 года он все же сел в самолет, направлявшийся в Коста-Рику. До Сан-Хосе самолет не долетел — он разбился. Все находившиеся на борту погибли.

Я не знаю, как встретили эту весть на Лубянке, но, скорее всего, с удовлетворением: что бы там ни говорили, но одним фигурантом в незавершенном деле дипломатов стало меньше.

МАКСИМ ЛИТВИНОВ

Следующей, куда более крупной рыбой был нарком иностранных дел Максим Максимович Литвинов (настоящая фамилия Баллах). Наркомом иностранных дел он стал в 1930-м, а сняли его с этого поста в 1939-м. К этому времени были расстреляны все его заместители, в пыточных камерах находились многие заведующие отделами и, как ни грустно об этом говорить, почти все они, как и Кольцов, не выдержав пыток и избиений, дали ужасающие показания против Литвинова. Нет никаких сомнений, что с этим компроматом был хорошо знаком Сталин. В принципе, можно было начинать грандиозный процесс (а его хотели сделать открытым) над «врагом народа Литвиновым», но Сталин почему-то тянул и, если так можно выразиться, отмашку не давал. Хотя снять его с должности велел.

Сделано это было, в худшем смысле слова, по-театральному. В ночь на 4 мая 1939 года в кабинет Литвинова нагрянули Берия, Молотов и Маленков. Можно себе представить, с каким иезуитским наслаждением они объявили о решении партии и правительства освободить товарища Литвинова от должности народного комиссара иностранных дел. Максим Максимович был к этому готов, он даже хотел оставить этот пост по собственному желанию, но не успел — заявление так и осталось в его сейфе.

Следующим шагом должен быть арест, но дипломата почему-то не тронули и дали уехать на дачу. А вот там его ждал целый взвод сотрудников НКВД. Но и они Литвинова не тронули, а их начальник сказал, что ему приказано охранять Литвинова. Максим Максимович дозвонился до Берии и поинтересовался: что все это значит и зачем нужна эта комедия с охраной?

— Максим Максимович, дорогой, — хохотнул Берия. — Да вы себе цены не знаете! Отныне мы вас будем беречь и охранять.

Так Литвинов попал под домашний арест… И об отставке Литвинова и о его домашнем аресте стало известно всему миру. Газеты западных столиц забили тревогу! Выразили озабоченность и правительства этих стран. В Париже с трибуны парламента большое беспокойство Франции выразил Эдуард Эррио, тот самый Эррио, который в 1924 году установил дипломатические отношения с СССР, а в 1932-м подписал договор о ненападении.

Подводя итог своему выступлению, Эррио с горечью сказал:

— Ушел последний великий друг коллективной безопасности.

Дошел до Москвы и довольно серьезный голос из-за океана: президент Рузвельт с ковбойской прямотой дал понять, что Америка нуждается в Литвинове.

Пока изучались и сопоставлялись все эти голоса и мнения, наступил сентябрь 1939 года, а с ним и Вторая мировая война. Потом Советский Союз ввязался в финскую кампанию, а потом грянуло 22 июня 1941 года. Все это время Сталину было не до Литвинова. Но когда немцы подошли к Москве, а второго фронта все не было и все понимали, что в огромной степени его открытие зависит от позиции США, вспомнили о словах Рузвельта, касающихся Литвинова. Молотову было велено немедленно связаться с Литвиновым.

— На какую должность вы претендуете? — спросил он по телефону.

— Только на вашу! — твердо ответил Максим Максимович. (А Молотов в это время был наркомом иностранных дел.)

Буквально через час к Литвинову примчался посыльный и сообщил, что Максим Максимович назначен заместителем наркома иностранных дел и послом СССР в Вашингтоне.

— Мне приказано доложить о вашей реакции, — не уходил посыльный. — Что мне сообщить?

— Сообщите, что я согласен… Идет война. Другого выхода нет.

Вскоре Максим Максимович оказался в Вашингтоне… О результатах его многотрудной деятельности очень хорошо написал в своих воспоминаниях Анастас Иванович Микоян: «После прибытия Литвинова в США дела пошли лучше. Вскоре мы получили миллиард долларов кредита. Успеху переговоров с Америкой способствовала личность Литвинова. Он умел воздействовать на государственных деятелей Америки, на президента Рузвельта, извлечь из своих хороших отношений с государственными деятелями Соединенных Штатов большую пользу для Советского Союза».